Лестница в прошлое: как устроены раскопы, и зачем туда приезжают люди, не связанные с археологией

В этом году в рамках Старорусской археологической экспедиции снова прошла Летняя школа для волонтёров. Корреспондент «ВНовгороде.ру» на неделю стала одним из её участников и узнала, зачем на раскопки в Новгородскую область приезжают не только те, кто связал свою жизнь с изучением прошлого, но и люди других профессий, и что думают об археологическом туризме сами историки.

Первый будильник звонит в 6:50. Если встану сразу, успею поесть, собраться и дойти до места пешком. Если нет – придётся жертвовать либо завтраком, либо прогулкой. Но всё-таки в повседневной жизни ранний подъём почему-то ощущается тяжелее.

Тем временем звонят будильники и у соседок по комнате. Нас тут четверо: из Великого Новгорода, Санкт-Петербурга, Нижнего Новгорода и Подмосковья. Соседи по хостелу – их шаги уже слышны в коридоре, кто-то умывается, кто-то ставит чайник – из Москвы, Тольятти, Тверской области, Саратова... Все разного возраста, кто-то учится на историческом, кто-то нет. На ближайшие несколько дней все мы станем старорусскими археологами.

Пятницкий раскоп найти несложно – он расположен прямо напротив входа на Старорусский курорт. Работы здесь ведут Центр археологических исследований, кафедра истории России и археологии НовГУ под чутким руководством кандидата исторических наук, доцента, заведующей кафедрой Елены Тороповой и совместно с новгородским музеем-заповедником.

Старенькие привычно разбирают из бытовки табуретки и вёдра, мастерки и лопаты да прочий инвентарь. Новеньким проводят инструктаж, рассказывают, что можно и чего нельзя делать на раскопе. Например, не наступать на бревна, выступающие из земли – это «археологическое дерево», не бегать, не перебрасывать находки. Смотреть под ноги надо внимательно: весь раскоп разделён на квадраты, обозначенные красными (и очень твёрдыми) колышками.

Ну а потом мы спускаемся по деревянной лесенке в XIII век. Теперь нам предстоит делать это по несколько раз на дню.

Самые частые вопросы, которые слышат археологи: как же всё-таки новгородцы сумели нажить такой приличный культурный слой, что в него приходится так глубоко закапываться? И почему именно в нашей земле сохраняются органические находки, в том числе и заветная береста? С этого и начнём.

Секрет новгородской земли в том, что геологическая почва здесь представляет собой плотный суглинок, не пропускающий под себя воду. Когда человек начал оставлять вокруг себя мусор – щепу, навоз – в нём накапливалась дождевая вода, закрывавшая доступ кислорода, и он не гнил, а достаточно быстро откладывался:

– За 20-30 лет деревянный дом мог обрасти культурным слоем на четыре бревна. За тысячу лет у нас накопилось шесть метров культурного слоя. В Новгороде есть участки, где и побольше – около восьми метров, – рассказывает начальник Пятницкого раскопа Кирилл Самойлов. – Это уникальная особенность нашего культурного слоя. На 99% археологических памятников вся органика бесследно исчезает: дерево, кость, кожа, текстиль… За тысячу лет в оптимальных условиях накопится 50-100 сантиметров культурных напластований. А у нас есть не только те находки, которые не сгнили, но и всё, что было выброшено, и то, что потеряли, но не очень старались найти.

Участков с подобным «мокрым» культурным слоем в мире не очень много, в основном они относятся к Средневековью. В нашей стране он встречается в Старой Ладоге, Пскове, Торжке, Твери, московском Кремле и Смоленске. А в Великом Новгороде и Старой Руссе наблюдается по всей центральной части.

За счёт особенностей культурного слоя, сохраняющего древесину, историки могут пользоваться методом дендрохронологического анализа для датирования находок. Он позволяет с точностью до года датировать извлечённое из земли бревно – а с ним и деревянную постройку:

– В зависимости от того, каким был сезон для растущего дерева, его годичные кольца нарастают тонкими или толстыми. Если у нас есть совокупная последовательность колец на протяжении 50 лет, мы можем сопоставить этот график с эталонной шкалой, – объясняет Кирилл Самойлов. – И с точностью до года сказать, в каком году было срублено это бревно. Поскольку бревна заготавливались для строительства в этом же либо следующем году, мы фактически знаем даты конкретных построек.

Когда на раскоп забредают туристы, Кирилл Глебович кратко рассказывает им, что здесь, собственно, происходит, начиная разговор традиционной фразой: «Мы находимся в самом центре средневекового города Руса…». Так город назывался до XVI века, потом получил уточнение – Старая, а в XVIII-XIX веках – вторую букву «c». Как считают теперь историки, он был вторым по величине на Новгородской земле, одним из важнейших экономических и административных центров. При этом Новгород археологи планомерно копают уже почти 90 лет, а малые города области изучены гораздо хуже.

Одним из углов нынешний раскоп стыкуется с участком, на котором в 1969-1970 годах вёл работы советский археолог Александр Медведев. Тогда и выяснилось, что глубина культурного слоя здесь составляет шесть метров, под ним материк – геологическая почва, на которую пришёл человек. Также тогда был изучен перекрёсток двух улиц. С другой стороны примыкает раскоп Пятницкий-1 – его исследовали в 2002-2012 годах, а затем начали копать нынешний участок. Он практически полностью «накрывает» территорию городской усадьбы, с обеих сторон которой пролегали деревянные мостовые.

Мы стоим на краю раскопа, и Кирилл Глебович рассказывает, какие черты усадьбы можно подметить и сейчас:

– Ещё читаются венцы сруба примерно 5 на 5 метров – это главное здание, где жил хозяин, оно было устроено на подклети – нижнем хозяйственном этаже. От въезда в усадьбу к нему шла вымостка. Был здесь ещё один одноэтажный отапливаемый сруб – в нём жили какие-либо подвластные хозяину люди. По периметру усадьбы были хозяйственные постройки, также мы видим здесь комплекс, связанный с солеварением: достаточно крупная печь и срубный короб, заполненный отходами производства. Посередине раскоп пробивает колодец, сделанный в середине XIX века.

Хозяева усадьбы явно были людьми непростыми: об этом говорят и расположение усадьбы в центре города на перекрёстке двух улиц, и комплекс находок. Здесь найдено множество импортных изделий, обувь западно-европейского кроя, и другие вещи, которые говорят о благосостоянии домовладельца.

– Круг торговых контактов этой семьи был достаточно широк. Три берестяные грамоты второй половины XIII века очевидно связаны со сбором налогов: это списки лиц, которые должны поставить какое-то количество соли.

Как полагает лингвист, член-корреспондент РАН Алексей Гиппиус, речь идёт о сборе налогов по методу круговой поруки, когда члены общины «разрубают» выплату между собой.

Ещё одна грамота от Максима к Онанию требует без отлагательств прислать трёх коней, причём с указанием, каких именно – было из чего выбирать. А даже три верховых коня в те времена стоили немало.

Этим летом в Старой Руссе была найдена берестяная грамота №52, больше только в Новгороде – 1140. Интересно, что если на раскопе Пятницком-1 находили целые документы, то на втором, который исследуется сейчас, чаще попадаются записки, порванные на кусочки. Как считают историки, это кое-что говорит о характере хозяина усадьбы.

По словам Кирилла Самойлова, в первую очередь такая разница в количестве найденных грамот в Старой Руссе и Великом Новгороде связана с тем, что первый город меньше исследован:

– В своё время Валентин Лаврентьевич Янин пытался рассчитать плотность расположения грамот на условный метр раскопанной площади, и получилось, что в Руссе она едва ли не больше.

Вторая причина и отличие древней Старой Руссы от Новгорода – это разница между столичным городом и менее значимым: не настолько активная торговая и политическая жизнь. Те же самые ганзейские купцы дальше Новгорода не ездили.

В целом, как отмечают историки, материальная культура Старой Руссы аналогична новгородской. Самое важное исключение – солеварение, возможное благодаря бьющим здесь соляным источникам и имеющее ключевое значение в истории города. Кстати, слово «солеварение» новгородцы не использовали, называя его «русским промыслом». А когда появлялся новый «производственный» центр, его называли Новой Руссой. Такая была, например, на Мшаге.

Ещё одна особенность усадьбы на Пятницком раскопе – находки, связанные с вооружением. Вообще в Руссе они встречаются не так часто, а здесь из одного сруба вынули три фрагмента наконечников копий, наконечники стрел, топоры, фрагменты кожаных ножен меча и клинка

– Это не должно нас удивлять, потому что середина XIII века была и для Новгорода, и для Руссы довольно военизированным временем. Мы обычно вспоминаем Александра Невского, шведов, немцев. Но для самого Александра Ярославовича и новгородцев эта угроза была не главной, – напоминает Кирилл Самойлов. – Одной из важнейших проблем были литовские набеги. Тогда Русса внезапно из тылового города стала приграничным, поскольку стояла прямо на их пути.

Уже после моего отъезда практически под камеры проекта «Антропогенез» участники экспедиции делают находку, которую, по словам историков, ждали двадцать лет: довольно крупный наконечник копья.

Собственно, чем занимаются люди на раскопе? На самом деле, довольно монотонной и однообразной работой, и тем удивительнее, что она долго не надоедает. Впрочем, в глазах студентов, работающих тут уже четвёртую неделю, энтузиазма в разы меньше: постарайтесь не упоминать при них, что на третий день вы «слегка» притомились.

В этом году работы на Пятницком раскопе велись в 18-20 пластах. Пласт – это 20 сантиметров земли, которую снимают в границах квадрата. Чтобы не переборщить, сверяются с уровнем по нивелиру: определяют, получился перекоп, недокоп или уровень – столько, сколько и нужно было снять.

Весь грунт перебирают, перетирая между ладонями – это и есть основная работа. В земле может встретиться много и интересного, и банального: обломки керамики, рыбьи и не только косточки, кусочки кожи или бересты, бусины, перстни и подвески…

Что-то из этого отправляется в ящик для массовых находок, что-то нужно отнести на стол находок индивидуальных. Если вещь представляет интерес, её тут же опишут и упакуют. А иногда пожмут плечами и скажут: «в ящик».

– Главное свойство находки – информативность. Что нового она нам даёт? – объясняет руководитель Летней школы Старорусской археологической экспедиции Павел Колосницын. – Индивидуальные находки информативны сами по себе: нож или обломок ножа, браслет, топор, грамота. Массовые находки в единственном числе несут минимальную информацию. Осколок керамического горшка – ну, пользовались они горшками, примерно такой формы, мы это знаем. Но когда эти находки изучаются в своей массе систематически по пластам, мы можем отслеживать изменения: в одном квадрате очень много, в другом меньше, в третьем вообще нет. Вырисовывается какая-то картина: здесь много битой посуды, тут либо была мусорная куча, либо что-то происходило, из-за чего посуда билась. Или здесь столько-то сосудов одной формы, а там – другой. Эта разница значима.

Или вот, например, кожа: вы можете найти множество обрезков, которые совсем не заинтересуют тех, кто сидит за столом индивидуальных находок. А вот если на ней есть узелочек или видны дырочки от нитки – совсем другое дело. Череп или скелет животного считаются индивидуальной находкой, а кости «в массе» позволяют определить, каких животных разводили на участке, в каком количестве, чем питались, какие тут были домашние питомцы.

Моей первой индивидуальной находкой становится моточек шерстяных ниток. В этот же день нас повели на экскурсию в камеральную лабораторию, и я увидела его на большом столе среди прочих интересных предметов с бирочками. Вот только пару часов назад я вынула эту вещь из земли – и вот она, уже почти как в музее.

Не знаю, как остальные участники, а я, конечно, ехала за берестяной грамотой. В первый день любой кусочек бересты хватаешь с затаённой надеждой. Потом понимаешь, насколько это редкая находка. Грамота №52 осталась в этом году для Старой Руссы первой и единственной – её нам удалось подержать в руках, хоть и через стекло. Может, в следующий раз…

А ещё на Пятницком раскопе очень много шлака и цренов. Первое – отходы от производства металла, второе – обломки противней для выпаривания соли. Это самые частые и, надо сказать, надоедающие находки. Тем сильнее разочарование, когда узнаёшь, что на помывке шлак сразу отправляется в ведро. Но его всё равно нужно отсортировать, потому что всю перебранную вручную землю проверяют металлоискателем. Так иногда находят перстни и другие ценные вещи.

– Обломки цренов ещё несколько лет назад ценились как индивидуальные находки. Но они занимают половину находочной таблицы и сами по себе малоинформативны. Нужно отслеживать, где их много, а где мало, поэтому црены «перевели» в массовые находки, – говорит Павел Колосницын.

Чтобы узнать, кто пропустил находку на переборке, придумана система: начиная работу на квадрате, вы получаете две одинаковые игральные карты. Одна остаётся в вашем ящике для массовых находок, вторая отправляется в носилках с перебранной землёй на проверку металлоискателем. Время от времени кто-нибудь, спускаясь в раскоп сверху, возвращает их назад, иногда – вместе с пропущенными предметами. Название карты приходится кричать на весь раскоп, и часто выясняется, что не все знают масти.

Ещё одной особенностью Пятницкого раскопа считают запах, причём, когда слышишь рассказы о нём перед приездом, создаётся впечатление, что копаться придётся буквально в навозе. Но, то ли мне повезло с участками, то ли не такой уж он выразительный, этот аромат – о чём шла речь, для меня осталось загадкой.

Индивидуальные находки два раза в день увозят в камеральную лабораторию, а ящики с массовыми сначала отправляются на помывку. Вооружившись тазиками и старыми зубными щётками, их чистят от земли, сортируют, считают и упаковывают. Кожу здесь не мочат, чтобы не запускать процессы, разрушающие её. По моим впечатлениям, сидеть на переборке интереснее: всё-таки тут ты сам делаешь находку, даже если она не слишком важная. А на помывке ребята перебирают вещи, которые до них нашли другие, и часто это не вызывает у них энтузиазма.

– Я люблю говорить, что главная наша находка – это город, – рассказывает Павел Колосницын. – Потому что находки несут смысл в комплексе. Даже берестяная грамота сама по себе не так информативна, но это грамота, присланная человеку, жившему на этой усадьбе, который один топор потерял, другой сломал, жил вот в таком доме и пользовался вот такой посудой и такими наконечниками стрел.

В камеральной лаборатории предметы проходят первичную обработку: при необходимости их перемывают, потом записывают, считают, сканируют, а детали, которые может быть не видно, зарисовывают. Тут же начинают реставрацию и консервацию, потому что многие материалы, вынутые из культурного слоя, попадая на воздух, начинают разрушаться. Поэтому деревянные находки здесь можно увидеть «замоченными» в тазиках с водой. Позднее, уже в Лаборатории консервации мокрого археологического дерева в Новгородском музее-заповеднике, предметы из дерева вымачивают в растворе полиэтиленгликоля, который вытесняет молекулы воды и не даёт материалу сжаться.

Карточки с квадратов с массовыми находками, заполненные на помывке, теперь забиваются в эксель-табличку. Все предметы заносятся в базу данных археологических находок, которая доступна для любого, кто этим заинтересуется.

За два месяца работы на Пятницком раскопе в этом году археологи вскрыли почти полметра культурного слоя и сделали около трёх тысяч находок. Среди них берестяная грамота, которую считают черновиком долгового списка, множество стеклянных бусин и обломков браслетов, ювелирные украшения и их фрагменты, плетёный берестяной кошель, топоры, наконечники стрел и сулиц, железные инструменты, колки струнных музыкальных инструментов и многое другое. Две трети коллекции это кожа – в основном, детали обуви.

Иногда над значением найденного предмета приходится поломать голову:

– Среди деревянных находок очень много непонятных. Здесь нам помогают этнографы, которые изучают народную культуру – они эти вещи знают. А мы просматриваем публикации, ищем похожие предметы в музеях, – рассказывает Павел Колосницын.

На раскопе действует чёткая иерархия: есть начальник экспедиции – в Старой Руссе это заведующая кафедрой истории России и археологии НовГУ, кандидат исторических наук Елена Торопова. Есть начальник раскопа – Кирилл Самойлов. Для удобства раскоп делится на два участка, которыми заведуют, что логично, участковые. Их задача – фиксировать культурный слой, выдавать задания, следить за работой студентов и волонтёров. У них есть помощники, это могут быть менее опытные участники экспедиции или студенты, в основном они фиксируют и упаковывают индивидуальные находки перед отправкой в камеральную лабораторию.

Также работает чертёжник. Он отражает на бумаге расположение построек, как каменных, так и деревянных, соотносясь с сеткой раскопа, поделённого на квадраты, обозначенные теми самыми коварными колышками. Часто в состав экспедиции входит фотограф.

Студент НовГУ Даниил Храбров, работающий на Пятницком раскопе помощником участкового, выбрал своей специализацией дендрохронологический анализ:

– Об археологии я мечтал с детства, хотя тогда представлял её себе по-другому: думал о пирамидах. Но интерес остался, и после школы я поступил на исторический факультет, а после своих первых раскопок «притесался» к Новгородской экспедиции.

По словам Даниила, дендрохронология намного увлекательнее, чем кажется со стороны:

– Даже рассматривание дерева под микроскопом вызывает детский интерес. Если по образцам многие не могут определить вид дерева, то под микроскопом хорошо видно, что у них много характерных особенностей, и это довольно красиво.

Однако эта специализация ограничивает Даниила в географии его исследований, ведь, как мы уже объяснили выше, древесина сохраняется далеко не в каждом культурном слое, а для составления временной таблицы её должно быть довольно много. Но будущего археолога это и не расстраивает:

– В каких-либо экзотических местах, в Африке, например, дерево особо не сохраняется. Хотя, конечно, дендрохронология сейчас развивается, и даже в засушливых регионах берутся образцы для анализа. Может быть, когда-нибудь и съезжу, но пока я нацелен на то, чтобы развиваться здесь.

О своей самой запоминающейся находке Даниил вспоминает со смехом. Она была сделана во время спасательных раскопках перед благоустройством парка 30-летия Октября в Великом Новгороде:

– Я нашёл плитку со звездой Давида, которую там никто не ожидал увидеть.

Встают перед экспедицией и оргвопросы: проживание участников, питание. Как отмечает Павел Колосницын, организовать это не так просто, но со временем получается подобрать самый удобный вариант. Например, в этом году волонтёры питались в столовой, которая была готова подстроиться под меняющееся количество участников экспедиции. И надо сказать, это было и вкусно, и сытно.

Традиционно основной рабочей силой на раскопах были студенты, которые уже освоили азы археологии на занятиях в вузе и здесь могли применить их на практике. Но, по словам Павла Колосницына, почти всегда находились волонтёры, которые приезжали из интереса или за компанию:

– Узнавали через знакомых, родных и просились приехать. Мы не отказывали – помощь нам всегда пригодится. В 2009 году мы начали приглашать волонтёров, обеспечивая им питание и проживание, предупреждая, что будет трудно, но интересно.

Четыре года назад формат решили поменять. Поскольку среди волонтёров часто были люди, совершенно не связанные с археологией, им нужно было много рассказывать, показывать, объяснять, по возможности водить в музей.

– Мы решили, что это надо систематизировать. Ввели в программу экскурсии и лекции. Получилась школа, в которой можно получить базовые археологические знания. Будет это в новинку и тем, кто работал совсем на других раскопах, например, в античной экспедиции на Чёрном море.

Уже три года Летнюю археологическую школу в Старой Руссе поддерживает грантами Фонд истории Отечества. С прошлого года удаётся собрать недостающую сумму с помощью краундфандинга. В этом году 20 человек попали на Пятницкий раскоп благодаря гранту и ещё 17 – за счёт собранных в сети средств. Возраст участников – от 8 до 50 лет.

– Сейчас география не очень широкая из-за пандемии, а вообще несколько лет у нас получались «международные» смены с участием ребят из Киргизии, Ирака, – отмечает руководитель Летней школы.

Но и в этом году участники очень разные не только по географии, но и потому, что привело их на раскоп. Например, Настя переехала в Нижний Новгород из Хабаровска, и рассказывает, что там тоже есть что покопать – край известен петроглифами, внесёнными в предварительный список всемирного наследия ЮНЕСКО. Но она бы не рискнула: настолько суровые комары и прочий гнус «выходят на объект» вместе с археологами. Татьяна переехала из Санкт-Петербурга в Италию, чтобы изучать археологию, и теперь практикуется на раскопах и там, и в родной стране. Двое уже взрослых участников – Алексей и Юлия – учатся на заочном на истфаке НовГУ.

Приезжают на раскопки и парами, и семьями. Совсем маленьким, до десяти лет, тут будет скучновато. А вот ребята постарше участвуют в работе на равных.

– Результаты городских раскопок почти на 90% зависят от коллектива. Им определяются и скорость, и качество работы, – говорит Кирилл Самойлов.

На вопрос о том, с кем интереснее работать – со студентами-историками или волонтёрами, он отвечает «по-разному»:

– Но одно можно сказать, продуктивнее работать с теми, кто остаётся на больший срок. Как я говорю студентам: первую неделю вы будете плакать, но и четвёртую тоже, потому что вам не будет хотеться уезжать.

Среди участников Летней школы немало тех, кто взял отпуск на своей работе, никак не связанной с историей, и выбрал для себя такой способ отдохнуть: интересный, но не всегда простой труд днём, знакомство с городом и общение с новыми людьми вечером.

И историки не против, чтобы такой «археологический туризм» стал более массовым:

– Я только за. Есть люди, которые втягиваются в археологические экспедиции со студенческих лет, но потом занимаются чем-то другим. Они приезжают поработать на неделю или месяц и получают от этого удовольствие, – говорит Павел Колосницын.

Кирилл Самойлов, оставляя за скобками финансовую сторону, считает, что если бы так случилось, это было бы следствием популяризаторской работы и снижением интереса к «исторической мифологии»:

– Меня задевает, что на полках книжных магазинов так называемую «твёрдую» научную фантастику в отечественном исполнении сменили истории о «попаданцах»: майор полиции попадает к Ивану Грозному, и Россия завоёвывает Европу… Я утрирую, но заметна тяга к перекраиванию прошлого в каком-то более благополучном направлении. Мне всегда хочется сказать на это: товарищи дорогие, почему же вы настолько не любите прошлое своей страны? Самое честное и патриотичное, что может сделать историк, это сказать о прошлом своей страны правду. Ведь врач не будет скрывать диагноз от пациента – из этого лечения ничего хорошего не выйдет. Да, история, которая предстаёт перед нами, сильно отличается от тех картинок, которые мы знаем со страниц школьных учебников. Но это неизбежно, и очень радует, когда молодёжь стремится непосредственно приобщиться к этому.

Археология, как полагает Самойлов, одна из немногих сфер исторического знания, к которой человек без профильного образования может прикоснуться и увидеть, каким было прошлое.

Но есть и такой момент как дисциплина – человек в отпуске, ему видится, что это он так интересно и оригинально отдыхает. Перебирая землю, нет-нет, да и начинаешь болтать: интересно же, кто сидит с тобой на квадрате и что его сюда привело. Часто одним или двумя квадратами как начнёте спорить на весь раскоп о политике, а сверху покрикивают: «лучше в переборку смотри!».

– Надо изначально понимать, что человек едет сюда не отдыхать. Это физический труд, и в некоторых случаях достаточно интенсивный, – напоминает начальник раскопа. – Это мы сейчас в городе сидим, мастерочками работаем. Если бы мы были на каком-нибудь кургане, там бы лопатами песок кидали – бери больше, кидай дальше. Именно поэтому студенты-историки начинают обучение рабочим-землекопом: если хочешь прикоснуться к археологии, нужно начать с самого низа. Если бы меня судьба привела к работе с принципиально другим культурным слоем, первый день я бы поработал именно так, чтобы посмотреть и пощупать эту землю.

По словам Павла Колосницына, достаточно редко, но иногда у участников возникает недопонимание этого вопроса:

– «Мы приехали, бесплатно работаем, что вы от нас требуете». Но условия такие, и участники на них соглашаются. Бывает, что человек не втянулся – буквально через несколько дней у него возникают срочные дела, и он уезжает.

…Однажды после обеда город заливает дождём. Шлёпая по глубоким лужам (ливнёвка в Руссе ещё хуже, чем в Новгороде), мы с ужасом представляем, что ждёт нас завтра на раскопе. Мокрая одежда не высыхает за ночь, и я впервые радуюсь, что притащила с собой кучу вещей. Одежда для работы, оставленная на раскопе, тоже отсырела. Часть отряда оставляют «наверху» перебирать принесённую ранее землю из ливневых траншей – здесь мы обнаруживаем перекрестье сабли, которое станет одной из самых ярких находок сезона, а старшие коллеги шутят, что все самые интересные вещи лежат на участках, предназначенных под траншеи.

Вторая половина экспедиции вооружается ведёрками и… губками. И в прямом смысле слова отжимает воду с земли. Попутно воду откачивают средствами посерьёзнее.

К счастью, после обеда погода налаживается, и в мою бытность на раскопе сильного дождя уже не будет. А вот на второй неделе ребятам повезло меньше, зато они послушали больше лекций.

На третий день перебирания земли (и как раз после дождя) меня охватывает чувство, что всё тлен: вот жили люди, мусорили, а мы теперь в этом копаемся. Зачем всё это? С этим вопросом я иду к старшим и мудрым товарищам. И спрашиваю у них: каким было бы наше представление о наших предках без археологических данных, даже если не учитывать берестяные грамоты? Насколько оно было бы далеким от того, что мы сейчас знаем?

– Можно сравнить: почитайте историческую литературу XIX века и первой половины XX века, когда ещё не было всей этой богатой новгородской археологии, не было берестяных грамот, – предлагает Павел Колосницын. – Нет никаких представлений о том, как менялось ремесло в городе, о городских, демографических процессах – мы, например, фиксируем слои запустения, разорения. Раньше историки опирались только на письменные источники, а они очень фрагментарны. Это совсем другая история, сравнить просто невозможно. Иногда любители исторических споров «предъявляют» что-то Сергею Соловьёву, не говоря уже о Карамзине – а они просто не знали этого, не имели никакого представления.

В качестве примера можно привести вопрос о скандинавах на Руси: по археологическим данным видно, что некоторый недолгий период их было достаточно много, а потом они растворились в общем населении. По словам Колосницына, варяжский спор с точки зрения археологии не имеет смысла: «мы всё видим», – говорит историк.

– А на Северо-Западе, Северо-Востоке Руси были многочисленные финно-угорские народы, которые полностью вошли в состав современного русского этноса. Кто сейчас вспомнит, что Муром – это город финно-угорского племени мурома, а Белоозеро, Ростов – центры территорий веси и меря. Там уже русские люди, это процесс ассимиляции.

Помимо работы на раскопе жизнь в экспедиции напоминает летний лагерь: какой-то досуг тебе организовывают, какой-то придумываешь сам – в большой или маленькой компании. Прогулки, настолки, посиделки на набережной с едой из бара, в который вы не влезли. И оказалось, что Старая Русса довольно приятный город для того, чтобы провести здесь одну или две летних недели: уютный, с принарядившимся центром, пока ещё тихой пешеходной улочкой, высоким собором над рекой, совершенно конфетного вида водонапорной башней, набережной Достоевского с раскидистыми ивами... Но немало здесь и мрачноватых улиц, которые радуют любителей провинциальной эстетики, но вряд ли – местных жителей.

Бывалые участники предупреждают о «постраскопном» синдроме, когда в течение одной-двух недель очень скучаешь по экспедиции. И действительно: по возвращении собственная работа кажется ужасно скучной и какой-то неважной. Хочется, чтобы жизнь всегда была наполнена находками и знакомствами. Для кого-то экспедиция остаётся приятным воспоминанием, а для кого-то – толчком для размышлений о том, что можно изменить в своей жизни, чтобы она стала интересной лично для вас.

…А перед отъездом все спрашивают: «ну что, на следующий год приедете?». И знаете, очень даже возможно, что следующее лето я не смогу представить себе без Пятницкого раскопа и старорусских променадов.

Фото автора и Старорусской археологической экспедиции НовГУ