С директором филиала ВГТРК – «ГТРК «Славия», ведущим легендарного «N-бюро» и «Событий недели» Сергеем Даревским мы говорили об информационной войне с новгородской ОПГ, о телеграм-каналах, так и не снятом фильме о США и многом другом.

– Почему вы имеете в эфире такой высокомерный, снисходительный, чтобы не сказать – брезгливый вид?

– Вы сразу три различные оценки дали. Вряд ли я имел снисходительный вид, когда в последней программе говорил об академике Янине, правда? А вообще надо вспомнить, что «N-бюро» начиналась как юмористическая передача. Там даже мультфильм «Маппет-шоу» показывали по одной серии. А потом стало невозможно весело рассказывать о происходящем – началась война в Чечне, а в Новгороде был «бандитский заповедник». И появился хмурый ведущий, который рассказывал хмурые новости. Образ сложился и запомнился, стал узнаваемым. Задачи быть высокомерным я себе точно не ставил.

– Всегда стараетесь зацепить зрителя первой же фразой?

– Ну, конечно, в начале должно быть что-то интересное. Однажды я начал программу словом «дебилы». Наверное, ведущему информационной программы не следовало бы использовать такое слово. Но дальше шёл сюжет о том, как дорожные рабочие кладут асфальт. А по нему тут же едут машины. Они снова его укладывают, машины опять едут. Они кладут снова… Я думаю, наша аудитория в этот раз согласилась с ведущим.

– Вы в информационных войнах участвовали?

– Конечно. У нас была настоящая информационная война, и никто этого не скрывал. Мы воевали с ОПГ.

– Но это оказалось достаточно безопасным?

– За мной был закреплён офицер ФСБ, которому я мог позвонить в случае каких-либо проблем. Иногда и сопровождали – когда эта история совсем обострилась. Насколько я знаю, из двух известных фигур Николай Владимирович Кравченко был как раз взвешенней. А Тельман Акопович – эмоциональней. Я думаю, он допустил большую ошибку, когда по совету известного политтехнолога решил стать публичной фигурой. Сакральность его образа пропала. Мы тогда сделали сюжет о посещении им производства стеклянных шариков на заводе в Малой Вишере. Я спросил рабочих о зарплатах, а в передаче сказал, что галстук Тельмана Акоповича стоит больше, чем зарплаты рабочих вместе взятых. Мхитарян звонил директору «Славии» Виктору Смирнову, кричал… Потом он писал на меня заявление в милицию и ко мне приходил дознаватель. Дальше мы выиграли суд у Мхитаряна, «Стекловолокна» и четверых депутатов городской думы. Я думаю, если бы наши оппоненты увидели бы, что я отстаиваю интересы какой-либо из бизнес-групп, а их в Новгороде было тогда минимум три, то инструментарий могли бы применить другой. Но я тогда отстаивал интересы государства. Ни один бизнесмен не может подарить внуку родину России.

«Взгляд Ельцина моментально стал хищным»

– Я думаю, немало приключений у телевизионщиков было связано с визитами первых лиц?

– Я хорошо запомнил историю, которая произошла в январе 1998 года. Тогда отснятые личным оператором Бориса Ельцина материалы перегоняли в Москву по радиорелейным связям с нашего телецентра. И мы при перегоне смотрели эти кассеты и видели то, что страна потом не видела. Иногда нам разрешали эксклюзивно показывать новгородцам некоторые кадры, например, как Ельцин охотится со снегохода.

Так вот, Борис Немцов на вертолёте летит в валдайскую резиденцию, чтобы что-то там доложить Ельцину. И к нам попадают кадры: Ельцина снимают во время рыбалки. Подходит адъютант и сообщает ему, что вертолёт совершил аварийную посадку. А с Немцовым тогда летел маленький внук Ельцина. И в этот короткий момент до того, как ему сообщили, что всё обошлось, видели бы вы, как изменился этот старик. Его взгляд стал хищным, у него задрожали губы. Я это навсегда запомнил. Показать это нам не разрешили, зато разрешили показать, как Немцов вместе с главой администрации президента и руководитель президентского протокола оказались в деревне Бубеньево Тверской области, где все, конечно, обалдели. Немцов, как всегда с хохотом, звонит местному губернатору, начинают расчищать снег, он подписывает автографы, положив бумагу кому-то на спину.

Замечательная история была в девяносто седьмом году во время выездного заседания правительства Виктора Черномырдина в «Бересте». Тогда приехали представители разных спецслужб – ФСО, ФСБ, ФАПСИ. Все командуют, кроме милиции, которую, как обычно, все притесняют. И вот перед началом заседания кто-то где-то случайно перебил силовой кабель и в «Бересте» пропал свет. Немедленно припаркованный здесь же армейский, кажется, МАЗ, врубил дизель, чтобы дать электричество. Но он был поставлен рядом с вытяжкой. И вот в зале потух свет и повалил дым. Бегут люди с пистолетами, кричат про теракт. Из МАЗа выглядывает подполковник с автоматом Калашникова и кричит им, что у него другие задачи и другое начальство. Я никогда не видел, чтобы Александр Владимирович Корсунов так носился! Зал надо проветривать, а тем временем директор музея-заповедника Николай Николаевич Гринёв в кремле завершает экскурсию для высоких гостей. Ему говорят, что рано. И повторяется сюжет из «Короны российской империи» – он начинает рассказывать едва ли не про каждого персонажа на памятнике «Тысячелетие России». Черномырдин был человек с юмором, и когда об этом обо всём узнал, сказал, что задержится в Новгороде ещё на день и устроил банкет.

Во время визита Владимира Путина в Иверский монастырь в 2001 году мне почему-то запомнилось, как начальник Службы безопасности президента генерал Виктор Золотов наставлял подчинённых, когда мы снимали перебивки в соборе: «Мы работаем в храме, куда люди приходят молиться. Мы не жандармерия, а охрана главы государства и мы не имеем права людям мешать».

– Выскажите мнение о трёх людях: Михаиле Прусаке, Сергее Митине и Андрее Никитине.

– Каждый из них – безусловно, личность, которая соответствует своему времени. Объединяет их то, что они интересные люди, не посредственности. Я немало видел посредственностей из числа советской номенклатуры – сегодня он руководит хлебозаводом, а завтра – университетом. Нет, это всё личности сложные, интересные. Да, при Прусаке был «бандитский заповедник». Но при нём иностранцы открывали у нас предприятия. И в девяностые в Новгородской области в срок платили пенсии, в отличии от многих регионов. Прусак сказал: будет так. Когда пришёл Митин, в Великом Новгороде не было ни одной круглосуточной аптеки. Потом можно вспомнить Ледовый дворец, третий мост. Про Никитина я, пожалуй, не буду говорить – он у власти и скажут, что я не объективен.

«Нужен был мальчик, который бы уложился в хронометраж»

– Как вы пришли на телевидение?

– Это за мной пришли. Я учился в пятом, по-моему, классе. Казахстан, Балхаш – город на берегу уникального озера, которое наполовину солёное, наполовину пресное, горно-металлургический комбинат. В школьный класс вошли две женщины – Алла Ивановна и Бэлла Ивановна. Детей попросили прочитать текст про пионерское лето. Среди этих детей был я. Потом мне сказали, что нужно прийти на студию телевидения для записи. Я подумал, что я очень талантлив. Но всё было проще: плёночка фильма была уже смонтирована и нужен был мальчик, который уложился бы в хронометраж. Я уложился. Фильм вышел и где-то что-то получил. А меня пригласили на телевидение вести программу «Дневник школьника». Это где-то семьдесят девятый – восьмидесятый год. Затем я плавно перешёл в передачи молодёжные. Я был самым молодым диктором СССР. И уже влюбился в телевидение. Когда надо было решать, кем быть: диктором или режиссёром, то одна из тех самых двух женщин – Бэлла Ивановна Павловская – посоветовала мне всё же учиться на режиссёра. А телевизионных режиссёров готовили тогда в двух городах – в Москве, на кафедре Сергея Сергеевича Евлохишвили и…

– ???

– … В Ленинграде. В ЛГИТМиКе на кафедре, которую возглавлял Владимир Николаевич Карпов. Там учились люди со всего Союза – и грузины, и украинцы, и дагестанцы. Чтобы попасть туда из Балхаша, мне надо было сначала в Алма-Ате пройти отбор и записаться, чтобы попробовать туда поступить. Я поступил. Моё обучение оплачивала студия, а ездил из Казахстана в Ленинград и обратно. Сейчас, когда говорят: какой Назарбаев старый, я думаю: какой же я старый. Я ведь снимал ещё его предшественника. Бывший первый секретарь ЦК коммунистической партии Казахстана, член Политбюро ЦК КПСС, трижды Герой Социалистического труда Динмухамед Ахмедович Кунаев приехал на рудник, на котором начинал свою трудовую деятельность. Я узнал: как его называли здесь в молодости: Димаш и ему об этом напомнил. У него появился интерес к этому молодому парню. Мы записали с ним интервью, но когда его спросили: как вы относитесь к перестройке и Михаилу Сергеевичу Горбачёву, сопровождавший его человек в штатском сказал, что ему плохо и его увели. Нам сказали, что это его лечащий врач. Программу мы всё-таки сделали. Но наш директор Муратбек Кудайбергенович сказал, что она в эфир не выйдет, потому что у него дети есть. Хозяином республики был уже Назарбаев. Больше того, когда я поехал на сессию в Ленинград, директор прислал туда письмо, о том, что студия не будет оплачивать моё обучение и вообще рассмотрит вопрос о моей дальнейшей работе там. Тогда мои педагоги Владимир Карпов и Валентин Сошников вызвали меня и сказали: вот такая вот у тебя студия телевидения! А ты будешь у нас учиться бесплатно! В другой раз меня увольняли во время ГКЧП. 19 августа 1991 года мы, молодёжная редакция, заказали комплект, чтобы снять, как люди реагируют на переворот. Комплект нам не дали. Тогда мы со светлой памяти Александром Бирюковым взяли магнитофон «Репортёр» и пошли записывать аудио. Нам сообщили об увольнении. А через два дня руководство нас вызвало: ребята, мы же победили, демократия победила. А у вас же есть какие-то записи. Так надо бы сделать передачу. И неплохо бы показать роль Нурсултана Абишевича. А потом наверху сказали: вот, Балхашская студия – молодцы.

– Затем десант казахстанских телевизионщиков высадился в Новгороде?

– Союз разваливался, куда всё идёт в национальных республиках становилось понятно. А в Новгороде создали своё телевидение, и его первый директор Виктор Григорьевич Смирнов искал кадры среди молодёжи, которая доучивалась в Ленинграде. И я заканчивал ЛГИТМиК, уже работая в Новгороде. Алла Осипова, которая училась вместе со мной, многих сюда переманила. Потом я сказал Смирнову, что хорошо бы привлечь криминального репортёра Александра Бирюкова. А Саше сломали руку в Казахстане на какой-то милицейской операции, и он приехал в Новгород в гипсе, что было лучшей рекомендацией.

– Мне кажется, что у людей на телевидении немного другое отношение к своей работе, чем у других журналистов. Более коллективное, может быть…

– Допустим, журналиста пять лет учат тому, что при создании сюжета – он главный. В соседней аудитории учатся будущие режиссёры – и им хорошо известно, что главные на телевидении – они. А операторам в это же время говорят: ребята, на телевидении главное картинка, остальное – ерунда. Потом эти трое собираются вместе. И каждый из них может всё запороть.

– Они друг друга ненавидят, но должны работать дружно.

– Да, они могут ругаться. Но если у них всё сходится – получается что-то. А если нет, то получается так: «Какая хорошая картинка. Про ерунду рассказывают, но как снято….».

– Но вы понимаете, что вся эта тяжкая работа скоро будет вообще никому не нужна? Скоро ведь не будет ни телевидения, ни театра, ни балета – только телеграм-каналы.

– Да, когда-то примерно так говорили про телевидение… Ну, во-первых, тогда бы телевидение отмерло в странах с наибольшим техническим прогрессом – в США или в Японии. Случилось там что-либо подобное – нет. Далее. Если интересный мне человек выступает – я буду его слушать и по радио, и по телевидению и в интернете. И главное – телевидение это ведь не «ящик». Это способ. Ютуб – это ведь тоже телевидение. И я на встрече с молодыми блогерами говорил: вы можете ничего не знать о Сергее Михайловиче Эйзенштейне, но вы всё равно работает по открытым им принципам монтажа. Вы не склеите крупный план с крупным, потому что это у вас в подсознании.

– А отношение к телеграм-каналам?

– Мне тут как-то приписали, что я, мол, против них. Но я лишь не готов считать анонимные телеграм-каналы средствами массовой информации — до той поры, пока они анонимны и не несут ответственности за свои сообщения. Это неизбежное следствие цифровизации, когда слухи, которые распространялись всегда, распространяются в Телеграм. Слухи совсем не обязательно ложные, но чем дальше от первоисточника, тем больше может появляться не соответствующих действительности подробностей. «В России всё секрет и ничего не тайна» – эта фраза прекрасно описывает ситуацию с телеграм-каналами. А потом подсоединяются технологи, которые с помощью утечек формируют нужную им повестку дня.

– Не жалеете, что не пришлось работать на «Первом канале»?

– Туда меня звали после цикла «Губернские подробности». Я когда приехал сюда, то чтобы познакомиться с Новгородской областью, объехал все районы, хотел снять такой цикл и показать местным жителям то, чего они сами, может, не знают. Я этим проектом защитил свой диплом. И «Губернские подробности» показало «Останкино». Денег они не платили, но для меня это была честь. Игорь Кириллов объявлял: «Сейчас вы посмотрите «Губернские подробности». Он же сидел в телевизоре всю мою жизнь! И я дожил до того, что он мою передачу объявляет! Продюсеры «Останкино» мне предложили делать такую программу в масштабах не Новгородской области, а всей страны. Но надо было оставить Новгород…

– Побоялись?

– Не то чтобы побоялся, а не был готов к этому масштабу. В другой раз было наоборот. Американцы мне предложили сделать у них документальный фильм «Нерасказанные легенды Америки». Я выбрал несколько точек, увязал их между собой. Например, хотел показать самый их отсталый штат Мэн. Когда они ознакомились с концепцией, то решили, что съёмки потребуют слишком много денег. Это ведь не у нас, где всё делалось «на коленке». И мне предложили ограничиться двумя точками. «Нет, это не соответствует моей идее», – сказал этот дурак. А потом подумал: «Чтобы тебе было не снять про одну Си-эн-эн?».

– У вас замечательный коллектив?

– Конечно, замечательный. Это относится и к тем, кто работает сейчас и к тем, кто сейчас на других каналах или в других сферах – Светлана Некрасова, Денис Безруков, Антон Зеленин, Настя Егорова. Иногда звучит: «Если бы высказали – они бы остались». Но если для человека тут нет работы по профилю – ему надо идти дальше. Это ни в коем случае не значит, что те созданы для мира, а эти – для села. Но сложно в Великом Новгороде заниматься астрономией – инструментария нет. Сложно снять художественный фильм – сколько лет мы ждём премьеры «Зелёной лампы»? Если человек любит снимать путешествия – он здесь не раскроется. Если у оператора слишком длинные планы для новостей и его «парит», что угол не тот и режим – ему надо в кино.

– Прозвище у вас на работе есть?

– Не знаю.

– Вас Федей зовут.

– А, это… Федей я сам себя назвал. Дело в том, что один Даревский пишет текст. Другой идёт в студию его записывать. А третий потом сидит с режиссёром монтажа и отсматривает материал. Такое разтроение личности. И вот для человека в аппаратной тот, что на экране – это «Федя»: «Что-то Федя сегодня не очень». Чаще мы удаляем какие-то федины куски. А вот для последней программы мы текст по Валентину Лаврентьевичу Янину переписывали. Режиссёр сказал: это длинно, мы не удержим зрителя.

– Вы очень резко начали эту программу цитатой из Янина: «Мы живём в эпоху тотального непрофессионализма, который разъедает общество».

– Мне надо было актуализировать этого человека и отойти от образа добренького старичка, иконы, который стал создаваться. Потому что я понимаю, что Янин был совсем не таким. Мы знали его способность давать отпор. Теория Фоменко – Носовского – не первая подобная. Они ещё будут появляться. А вот появятся ли люди, способные их отбить? Я думаю, мы ещё не до конца осознаём, кого мы сейчас потеряли.

– А вы могли бы рассмеяться в эфире?

– Ну а зачем? Когда актёры смеются во время съёмок, потом им зачастую бывает грустно. Если ты смешно рассказываешь о действительно смешных вещах, то смеяться должен зритель.

Фото: Алексей Мальчук