Трудно не согласиться с мнением немецкого писателя Лиона Фейхтвангера о том, что талантливый человек, талантлив во всех областях. Так что талантливый реставратор пишет не менее талантливые стихи, а в свободное от реставрации и стихосложения время, создаёт живописные полотна. И всё это с уверенностью можно сказать о Юрии Александрове, в мастерской которого побывало сетевое издание «ВНовгороде.ру» в рамках совместного проекта с Новгородским государственным объединенным музеем-заповедником «Хранители».

Вопреки нашим представлениям о том, что в реставрационной мастерской, где древнерусские иконы обретают вторую жизнь, должен стоять тяжёлый запах растворителей, лаков и краски, мы не обнаруживаем и намёка на химическое амбре. Напротив, нас встречает интеллигентнейший мастер, только что оторвавшийся от просмотра изображения в микроскоп и с микроскальпелем в руках.

Немного забегая вперёд, поясним: Юрий Александров является заведующим мастерской по реставрации темперной живописи отдела реставрации музейных предметов. Уже более 30 лет он трудится на благо новгородцев, и сегодня является художником-реставратором высшей квалификационной категории, входит в состав аттестационной комиссии реставраторов министерства культуры РФ, состоит в Союзе художников России и Союзе писателей России. Сегодня к нему за консультациями по вопросам реставрации и хранения темперной живописи обращаются не только коллеги-новгородцы, но и специалисты многих музеев России. Он занимается восстановлением не только икон и памятников деревянной резьбы главной экспозиции древнерусского искусства, но и икон из фонда произведений древнерусского искусства Новгородского музея-заповедника. В целом это более 500 единиц хранения. Немаловажным является тот факт, что Юрий Юрьевич участвовал в реставрации иконостасов Софийского собора, в подготовке всех экспозиций и выставок, включающих в себя произведения иконописи и деревянной пластики. Им выполнена реставрация уникальных произведений древнерусского искусства XIV-XIX веков, среди которых выдающиеся памятники музейной коллекции: иконы «Богоматерь Умиление» XV века, «Архангел Михаил» XVI века, «Усекновение и обретение главы Иоанна Предтечи» XVII века и многие другие.

Юрий Юрьевич, не отрывайтесь от работы, начнём беседу прямо у вашего рабочего стола! Над чем вы сейчас трудитесь?

– Это уникальный экспонат – древнерусская икона «Богоматерь Одигитрия» XIV века. Пожалуй, наиболее ценная вещь, которая сейчас находится на реставрации в нашей мастерской. Самая ранняя из ещё нераскрытых икон, которые вообще есть в нашем музее. Эта икона из церкви Успения села Курицко, с перевозки которой когда-то начался музей деревянного зодчества «Витославлицы». А храмовая икона из этой же церкви, которая располагалась справа от Царских врат «Успение», того же века, сейчас находится в экспозиции нашего музея.

Ваша задача, насколько я понимаю, заключается в том, чтобы снять поздние слои, различные напластования и добраться до первоначального изображения. Почему вы не используете химические растворители? Это ведь ускорило бы процесс в разы...

– Мы стараемся ограничивать применение растворителей, потому что протекающие процессы на иконе в этом случае сложно контролировать. А когда мы используем специально изготовленные инструменты – микроскальпель из специальной закалённой стали для работы под микроскопом, мы этот результат видим и контролируем. На моих инструментах есть специальное нанопокрытие, которое позволяет режущей кромке дольше не тупиться. Наносили его, к слову, в Польше ещё в те годы, когда Владимир Тимофеев был проректором НовГУ (благодаря его международным связям). А стол, который вы видите, сделан специалистами политехнического института НовГУ. Подобных столов в нашей стране немного. Систему перемещения микроскопа над иконой внедрили в реставрационную практику в Русском музее. Благодаря этой системе у меня есть возможность направить микроскоп в любою точку иконы так, чтобы ничего на неё не опиралось. А специально подобранная аппаратура позволяет ещё делать видеозаписи и микросъёмку.

Это для того, чтобы советоваться с коллегами по сложным моментам или для отчётности?

– Когда специалист берёт в работу икону, фиксируются абсолютно все процессы, которые с ней происходят, и потом составляется серьёзный документ - реставрационный паспорт, который включает в себя все исследования: фото- и видеоматериалы, а также статьи, которые потом будут написаны по поводу этой иконы. Также проводится спектрографический анализ в некоторых случаях, что позволяет судить о тех материалах, которые входят в состав красителей. Толща напластований на иконе иной раз напоминает археологические раскопки.

Ещё один важный элемент в нашей работе – это рентген. На нём мы можем увидеть всё вплоть до мельчайших и глубинных деталей, вплоть до паволоки – льняной ткани, которую мастер наклеивал перед нанесением грунта. Кроме того, есть в нашем арсенале и такой способ исследований, как съёмка в инфракрасных и ультрафиолетовых лучах. К примеру, совсем недавно я закончил реставрацию греческой иконы, которая имела на оборотной стороне бумажную наклейку. На ней совершенно не читалась чернильная надпись. Но её помогла увидеть съёмка в ИК-излучении, а специалисты из Русского музея - расшифровать.

Одним словом, у вас одна из самых хорошо укомплектованных во всех смыслах мастерских?

– Именно так! Мне доводилось бывать и в провинциальных мастерских областных центров, и в столичных. Нам, без сомнения, есть чем гордиться. Надо сказать, в своё время предпринимались титанические усилия, чтобы вывести музей на новый уровень. Сейчас у нас созданы такие фонды, о которых многие провинциальные музеи могут только мечтать, как и укомплектованность реставрационных мастерских, но безусловным поводом для гордости является наша экспозиция икон. Все приезжающие отмечают, что такой больше нет нигде!

Это здорово. Вернёмся в вашу мастерскую. Поясните, для чего так много процедур проводите, включая рентгенологические исследования?

– Это необходимо для изучения спорных или сложных моментов. Сегодня такую процедуру проходят все иконы, которые попадают к нам на реставрацию.

А сколько времени уходит на одну икону?

– Иконой «Богоматерь Умиления» XV века, находящейся сейчас в экспозиции, я занимался – разумеется, с перерывами – 13 лет. За это время она успела дважды побывать на выставках, были и другие, не зависящие от меня обстоятельства для перерывов. Или вот икона «Братья Алфановы» 1701 года – её я с меньшими перерывами реставрировал 4 года. Это обычная нормальная практика. При применении современных технологий раскрытия быстрее не получается, но это и ни к чему.

Я сейчас вижу участки на иконе других, не первоначально положенных мастером цветов. Они останутся после реставрации? Ведь это кардинально иной взгляд на икону.

– В большинстве случаев остаются небольшие контрольные участки на незаметных и неважных местах, совсем крохотные. А то, на что вы обратили внимание, разумеется, не останется.

Очевидно, самая сложная и любимая вами работа та, которой вы посвятили 13 лет?

– Да. Но не нужно думать, что всё это время я только ею занимался. Параллельно работе над иконой «Богоматерь Умиления» были закончены и другие. Специфика жизни музейного реставратора сильно отличается от работы реставратора в крупном реставрационном центре, где он получает икону и работает над ней постоянно. У нас же существуют, помимо всего прочего, профилактические осмотры фондов, профилактические работы по результатам этих осмотров, а также подготовка к экспозициям и выставкам. Поэтому наш спектр деятельности гораздо более широкий, нежели у упомянутых коллег.

Также хочется сказать, что я очень благодарен судьбе – мне в своё время удалось прикоснуться к реставрации иконы «Петр и Павел» XI века.

Юрий Юрьевич, а как ваш путь привёл вас в музей?

– Очень просто. Я ещё в раннем детстве решил, что меня в этой жизни занимают только три вещи: живопись, история и литература, и ничем другим заниматься я не собирался. Поэтому после 8 класса я поступил в Московское художественное училище памяти 1905 года, где преподавали известные мастера-реставраторы. После учёбы я стал работать в Новгородском музее, сходил в армию и снова продолжил работать. Был единственный краткий период отвлечения, когда я работал хранителем Софийского собора, но это было недолго - буквально несколько месяцев. Как оказалось, там своя специфика, а я не могу сказать о себе, что являюсь человеком воцерковлённым. Я человек вполне светский.

Да, в вашей биографии ещё значится писательство. То, что вы пишете научные труды, мне известно. А что ещё?

– Да статьи я пишу, доклады делаю регулярно на конференциях. Но ещё меня интересует литература. Я активно участвую в жизни нашего Союза писателей, которым сейчас руководит известный новгородский меценат Николай Сумароков. В Новгороде издаются различные альманахи. Для нас, авторов, это очень удобно - не затрачивая собственных средств, мы имеем возможность публиковать собственные произведения. Получается, что все три вида деятельности, которыми я планировал заниматься ещё с детства, в моей жизни сейчас присутствуют. Ко всему прочему я сам пишу картины. До некоторого времени выставлялся в Союзе художников. Я люблю заниматься абстракцией, и один из моих сборников проиллюстрирован моими же рисунками.

Кстати, когда я учился в институте имени Репина и заканчивал отделение «Истории и теории искусства», не нашлось достаточно квалифицированных специалистов по иконописи, поэтому дипломную работу я написал по Энди Уорхолу, поэтому в 1990-е годы я был чуть ли не единственным в стране, который знал так много об этом художнике. Мне тогда много пришлось переводить с английского. Это мне очень помогло в период приоткрытых дверей, когда довелось побывать за рубежом: во Франции, Германии, Швейцарии, Америке – в последнюю мы нашу византийскую выставку возили. Не могу сказать, что свободно владею иностранным языком, но со специалистом своего профиля всегда удавалось найти контакт. В любых заграничных поездках, куда бы я ни приезжал, всегда иду в местные музеи. Интересует меня не только история, но и живопись, причём обязательно посещаю музеи современного искусства.

Всякий раз когда вы приступает к работе над новой для себя иконой, трепет и волнение какие-то присутствуют?

– Нет. Но каждый раз, прежде чем приступить к работе, необходимо изучить объект, произвести подробную фотофиксацию, рентгенографирование. Только после этого я чётко понимаю, что меня ждёт, и какой набор операций я должен сделать. Работа вслепую и на ощупь никогда не делается, только осознанно и со знанием дела.

Ваша задача состоит в том, чтобы только вскрыть слои, так называемые напластования, или можно что-то дорисовать – например, протёртые, «зацелованные» места?

– Эти места утраты тонируются в цвет окружающего участка. Причём тонировка выполняется легкообратимыми красками - акварелью, то есть это делается не навсегда. Через какое-то время они изменятся в тоне, цвете, пожелтеет реставрационный лак и это нужно будет заменить. Вообще никакая реставрация не делается один раз и навсегда. К примеру, мне нередко приходится работать с иконами, которые реставрировались до меня – в 1960-е годы, или ещё до революции. Именно поэтому с твёрдой уверенностью могу сказать: профессия реставратора никогда не умрёт. Ведь все материалы рано или поздно приходят в негодность и требуют замены. Кроме того, иногда необходимо исправлять реставрационные ошибки. Вспомнить хотя бы известную статую Лаокоона с сыновьями. Там ещё в XVI веке была проведена реставрация и сделана мощная рука со змеем и доделан ряд деталей. А тут сравнительно недавно – одно-два десятилетия назад – была найдена часть руки Лаокоона, которая вовсе не вытянута вверх, а наоборот подогнута к шее. Тогда пришлось все привнесенные четыре столетия назад детали изымать и на их места прикреплять уцелевшие оригинальные. Теперь Лаокоон выглядит совсем не так, каким мы его знали из старых учебников. И это нормальный процесс. Раньше, к примеру, не пользовались микроскопом и сейчас многие вещи можно было бы сделать лучше. Однако, вне зависимости от наличия технических приспособлений, человек, болеющий своим делом, свою работу всегда выполнял хорошо.

Для вас икона - это только объект реставрации или что-то большее?

– Для меня – это прежде всего материальный объект, живопись. Разумеется, я имею представление о всех смыслах, которые вкладываются в произведение церковного искусства, как человек всю жизнь это изучавший. Но когда ты выступаешь в роли реставратора, от всего этого нужно отвлечься. Видеть нужно абсолютно материальные слои и понимать, зачем они здесь и как изменятся в результате твоего вмешательства.

Мне ещё любят задавать вопросы – видел ли я что-нибудь необычное...

Сверхъестественное и чудесное?

– Так вот, никогда не приходилось видеть лично самому мироточащие иконы. А что это за явление, выяснить просто – необходимо провести химический анализ и понять, какого рода эта жидкость, её состав, каким образом она может появляться из грунта и красочного слоя. Я думаю, что это вопрос, имеющий решение, и если кому-то захочется этим заняться, ответ будет найден.

А когда вы закончите работу над нынешней иконой?

– На это уйдут не месяцы, а годы. Я надеюсь, к пенсии управлюсь. Проведу исследования, опубликую пришедшие по этому поводу в голову мысли. Я стараюсь записывать сразу все наблюдения, проводить аналогии с другими произведениями новгородской живописи, искать параллели.

Остаётся ли сегодня шанс для обнаружения уникальных древних икон на новгородской Земле?

– Такой шанс есть всегда. Например, работая с фондами, наша сотрудница Анна Николаевна Трифонова обратила внимание на то, что икону, которую в музей принёс в начале 2000-х новгородец и продал нам, нужно дополнительно исследовать. Мы провели томографические исследования в нашем университете и выяснили, что там доска XVIIXVIII века, и есть врезок XVI века. Поэтому находки и чудные открытия ещё возможны. И даже сейчас, возможно, в области находятся памятники, которые будут совершенно сенсационными. Но в фондах музея очень древних икон, требующих реставрации, уже точно нет. Хотя недавно был случай: позвонили из антикварного магазина и сообщили, что у них есть греческая икона. Мы сначала не поверили, подумав, что это, скорее всего, какая-то сувенирная чепуха. Но когда пришли посмотреть, убедились, что это действительно подлинная греческая икона, и весьма неплохого письма.

Зато сейчас есть большие сложности в законодательстве. Мы не имеем права самостоятельно покупать произведения дороже 100 тысяч рублей. Эти деньги государство выделяет через Министерство культуры, а оно, в свою очередь, параллельно проводит ещё свою экспертизу – приезжают люди из Третьяковской галереи, Русского музея – и подтверждают необходимость закупки. На моей памяти были разные закупки. Когда у искусствоведов возникает идея что-то приобрести, без участия реставраторов такие процессы не проходят.

Для понимания ещё поясню, что специфика реставрации древнерусской живописи заключается в том, что в России совершенно особый климат: от –30 градусов зимой до +30 летом, то есть 60 градусов колебания по температуре и жуткие колебания по относительной влажности воздуха. Это создает определенные сложности для правильного хранения памятников.

То есть грамотам берестяным с нашим климатом и почвами повезло, а иконам было плоховато?

– Храмы у нас были неотапливаемые, поэтому все удары влажностные и тепловые сказывались на иконах. Чтобы сберечь иконы, их покрывали олифой – маслом, подвергшимся термической обработке. И слой этот приходилось делать достаточно толстым. Но по прошествии 80 лет этот слой начинал темнеть и темнел до такой степени, что трудно было различить изображение. После того как изображение пропадало, его возобновляли – то есть писали по контурам предыдущего - новое. В силу того, что со временем мода и пристрастия менялись, как и художественные стили, менялся и стиль изображения самой иконы. Так и получалось, что икона в своей основе древнерусская, в XVII-XVIII веках приобретала барочные черты. И так каждые 100 лет иконы обрастали всё новыми слоями записи, на древних памятниках по 5-6 слоёв. И если вы обратите внимание на иконы в нашей экспозиции, заметите ещё одну очевидную вещь – в каждой местности был свой стиль, использовались различные материалы. Например, лазурит, который давал идеальный синий цвет, был очень дорогим – в буквальном смысле на вес золота.

Поэтому новгородские иконы отличаются обилием более доступных по цене красных красок?

– Конечно.

А кто занимается реставрацией окладов?

– Вы правильно заметили: в реставрации нуждается не только сама икона, но и её оклад. Как правило, это делают разные реставраторы, но в нашей мастерской трудятся специалисты-универсалы.

О профессии хотелось бы поговорить в целом – идёт ли сегодня молодёжь в реставраторы? Откуда берутся эти универсалы?

– Сейчас происходит смена поколений, и большое количество людей, с которыми я был знаком в предыдущие годы - замечательные специалисты - либо умерли, либо ушли из профессии. Молодёжь, конечно, приходит, но у неё меняются приоритеты. Люди, на мой взгляд, сейчас стали более практичными и меркантильными, и такую самоотдачу и бескорыстие, какие были раньше, уже встретить сложно.

Так, кажется, уже во всех отраслях нашей жизни, во всех профессиях. Юрий Юрьевич, о вас как о профессионале, мы уже сказали много, хочется рассказать и о человеке. Что бы вы вписали о себе в статью «Википедии»?

– Пожалуй, добавил бы ещё, что я поэт, который начал заниматься ещё и прозой. Недавно проходила презентация ежегодного сборника «Все поэты Новгородской области», меня в нём можно найти. Время от времени меня также включают в сборник «Литораль». А в своё время я получил приз «Луиджи Мари» на международной Биеннале графики в итальянском городе Толентино. Вообще, в разные годы как литератор я публиковал свои стихи в периодических изданиях Новгородского Университета, выпустил два стихотворных сборника «Юбилей» и стихи разных лет» (1995 год), и «Мраморы и гипсы» (2008 год).

Пожалуй, я могу сказать, что жизнь удалась. Я всю жизнь занимаюсь тем, чем хотел. Как кто-то из наших великих физиков говорил: «Благодаря государству я мог удовлетворять своё личное любопытство». Вот у меня такая же история.

Знаете, существует представление, что хороший художник легко может стать реставратором, но вот это не всегда так! Есть замечательные художники, у которых руки под это просто не заточены. Зато всякий реставратор, как правило, в молодости учился рисовать.

А к чему у вас душа больше сейчас лежит – к написанию литературных произведений или всё-таки картин?

– Всего по чуть-чуть, как у Леонардо да Винчи, которому нравилось «и тут, и там».

Как реставратор, раскрывая икону, я стараюсь донести до зрителя то, что хотел сказать древний художник. В какой-то степени представляю себя на его месте, чётко представляю – что и зачем он делал. И хочется даже думать, что иногда угадываю направление его мыслей. Это ведь соприкосновение с личностью давно умершего творца. И несмотря на то, что люди прошлых веков смотрели на иконы другими глазами, нежели сегодня, тем не менее это искусство продолжает оставаться актуальным и для нас, сегодняшних зрителей, что не может не радовать!

Юрий Юрьевич, благодарим вас за такой развёрнутый разговор!

***

Некоторые вещи не манят как звёзды.

Заранее известно – их не достать.

Это всё равно, что дотягивать до девяноста,

Когда нацеливался дожить до ста.

Я коллекционирую подобные вещи.

Расставляю их, озабоченный тем и сем,

Жду урожая, как промотавшийся помещик.

Ладно, не сам-десять, но хотя бы сам-семь.

Вот они – блестящие бриллианты –

некоторые вещи, не манящие как звёзды.

Кариатиды наконец-то совратили атлантов.

Это выдыхаемый воздух.

(Ю. Александров)

Фото автора