Сюжет этого выпуска, как и некоторых других, подсказан нашими журналистами: в одном медиатексте прочитала «скрипя сердцем отдали». Хотя выражение сильное, обращенное к слуховому восприятию (слышишь, как скрипит сердце от нежелания отдавать?), но его приходится признать авторской инновацией. В русском языке идиомы «скрипя сердцем» нет, нет представления о скрипе сердца в русской языковой картине. Скрипеть можно зубами, даже скрежетать, как в библейском выражении «скрежет зубовный от адских мук».

Нетрудно догадаться, что это авторское осмысление идиомы «скрепя сердце», которая – одна из форм идиомы «скрепить сердце», известной в русском языке с XVIII века. Так, Николай Иванович Новиков (отмечу ударение, чтобы все правильно прочитали) писал в своем журнале «Трутень»: «Господин издатель! Скрепи свое сердце! Я поразить тебе намерен!». Или Ф.М. Достоевский в повести «Двойник»: «Не будь последнего посрамления, герой наш, может быть, и решился бы скрепить свое сердце, может быть, он и решился бы смолчать…».

Значение этой идиомы, например, в словаре А.И. Федорова, толкуется так: «Воздержаться от проявления чувства горечи, неудовольствия, проявить выдержку, превозмогая что-либо неприятное». Так можно понять и текст, в котором я встретила обсуждаемое выражение.

Если во времена Новикова и Достоевского ее можно было встретить в разных формах, то современной речи, в том числе журналистской, она прижилась в форме деепричастия: «В прошлом году многие и так, скрепя сердце, набирали троечников, чтобы заполнить бюджетные места» (Комсомольская правда); «Многие банки, однако, или не торопятся с закрытием отделений, или делают это скрепя сердце» (РБК Дейли,); «Футбол такая штука, когда тренеру порой скрепя сердце приходится принимать трудные решения» (Советский спорт).

Метафорический смысл этой идиомы понятен. Глагол «скрепить» относится к глаголам соединения и удержания того, что разрозненно или может разделиться. Скрепить можно листы бумаги, бревна, рельсы, но и дружбу.

Значит, в русской языковой картине сердце может разделяться на части: мы не удивимся, если услышим, что у кого-то сердце разрывалось на части при мысли о разлуке. Так вот чтобы оно не разрывалось, его следует скрепить усилием воли.

Вообще надо сказать, что представление о сердце как предмете может конкретизироваться: оно может не только разрываться, но и упасть, колотиться, обрываться, отрываться, покатиться… Кроме того, оно может быть легким и тяжелым, чистым и открытым (как какая-нибудь шкатулка): «… сегодня я с тяжелым сердцем ухожу из академии и с легким сердцем прихожу в Михайловский театр» (Известия); «Главное, чтобы это делалось от души и с чистым сердцем (Советский спорт,); «Смотрите на этот проект с открытым сердцем, постарайтесь посмотреть дальше своих первых впечатлений" (Известия).

В то же время оно может мыслиться как некий персонаж, способный быть не на месте, прыгать, уйти в пятки, щемить, кровью заливаться и обливаться … Но это если ему дать волю, а это делать не нужно, как Лермонтов: «Предвидя вечную разлуку, Боюсь я сердцу волю дать».

Наконец, сердце мыслится как пространство. На котором может быть камень (который потом упадет), на котором кошки скребут, к которому не надо всё принимать близко: «Единственное, что мучило, ― это для меня как камень на сердце ― благополучие моей семьи» (Комсомольская правда); «В хитрый капкан гадалок попадают те, у кого на сердце кошки скребут» (Комсомольская правда).

Итак, ошибка в использовании идиомы «скрепя сердце» позволила нам не только разобраться с ее правильным употреблением, но и увидеть русскую сердечную идиоматику. Которая показала, как представляет себе сердце русский язык: предметом, активным персонажем и пространством. Их понимание – тоже признак языковой культуры.

Фото: Борис Миронов (Я люблю Великий Новгород)