Вот, знакомьтесь, если не знакомы — Эльбрус, самая высокая гора на Кавказе и в Европе. Миллионы лет он простоял никому не нужный. А в 1829 году русский генерал Эммануэль организовал экспедицию на Эльбрус. Его исследовали русские учёные Ленц, Купфер, Минетрие. А первым забрался на восточную вершину туземец Камил Хаширов. Если вы смотрите на Эльбрус с этой точки, то вы, скорее всего, собираетесь подниматься на восточную вершину с севера. Напрасно вы думаете, что перед вами вершина — это только скалы Ленца. До неё ещё такое же расстояние, как от вас до этих скал. Но если вы до них часов за шесть доберётесь, то вершину вы всё равно не увидите — она будет скрыта за новыми перекатами… Так... Эльбрус — спящий вулкан… А, да — за год десять-пятнадцать человек погибают, пытаясь добраться до вершины.

Недавно я оказался в группе из семнадцати человек, которым зачем-то понадобилась восточная вершина Эльбруса. Продавшая нам тур компания обеспечивала нас гидами, те — минимальными навыками альпинизма. Мы встретились возле проката в Пятигорске, где арендовали одежду и снаряжение. Глядя на рюкзаки остальных, я думал, что все — опытные альпинисты, хотя как оказалось потом, небольшой горный опыт был только у нескольких. Самой старшей был женщина лет шестидесяти восточной внешности. Мы с ней перед отъездом пошли в закусочную напротив проката, и я спросил: откуда она. Оказалось из Казахстана. Я спросил: из Темиртау? Она удивилась и ответила: нет, из Алма-Аты. Мы ещё немного поговорили, оказалось, что она поднималась на горы до четырёх тысяч метров.

Не буду описывать дорогу до базового лагеря — это была бы реклама водителей компании и «УАЗ-Патриотов». Лагерь находится на высоте две тысячи шестьсот метров. Иногда, когда наверху не было тумана, мы видели заснеженную вершину со скалами Ленца, и думали, что это и есть вершина Эльбруса. На второй день мы совершили небольшую прогулку в горы и поучились ходить с трекинговыми палками. На третий день мы забрасывали часть снаряжения в штурмовой лагерь на высоте три тысячи восемьсот, и это было уже довольно тяжело. Я слушал советы гида: в горах время работает против тебя, и не надо его тратить. Если остановились на привал, сразу же используй время с пользой: пей, например, если тебе надо.

На привалах к нам подбегали суслики. А пасущиеся коровы встречались довольно высоко в горах. Кто-то пошутил: вот, доберёмся до вершины и встретим там корову или барана. Гид рассказал, как однажды встретил двух кавказцев, тащивших барана наверх:

– На обратном пути я его не видел.

Все мы посмеялись. Женщина из Казахстана сказала:

– На вершине точно ему был кирдык.

Когда мы возвращались, она вдруг подошла ко мне:

– У вас очень покраснела шея! Вы не сгорели? Вы точно мазались кремом?

А вечером под навесом, который служил в лагере столовой, гид сказал ей:

– Я вас не возьму на вершину – с таким маленьким рюкзаком и в джинсах.

Ошеломлённая в первый момент женщина ответила, что у неё есть спортивные штаны. Ещё один участник похода сказал:

– Я вам дам свой рюкзак.

Мы уже знали, что женщина не только ходила по горам, но и бегала марафоны. Она говорила про поднимающихся с юга: 

– Они полдороги едут на подъёмнике – и называют это восхождением!

А ещё рассказывала, что кофеманам рекомендуют за месяц до подъёма отказаться от кофе.

На четвёртый день мы с остатком вещей поднялись в штурмовой лагерь и поставили палатки среди сложенных из камней стенок, защищающих от ветра. Меня, как и других, стало мутить от горной болезни. Я пролежал до вечера, потом стало нормально. Гид советовал всем больше пить. На другой день мы должны были совершить акклиматизационный выход – подняться до 4600, а лучше — до 4800 метров.

Утром мы вышли на ледник. Гиды помогали надеть кошки на ботинки и закрепить страховочные пояса. Через карабины в них пропустили верёвку, чтобы вытащить того, кто может провалиться в трещину в леднике. Правда, трещины здесь небольшие, максимум в человеческий рост. В отличие от трещин в седловине между двумя вершинами, которые, рассказывали тут, достигают нескольких сотен метров, и в которых искать человека бесполезно. Получились две связки. Мы пошли нескорым шагом. Где-то через полчаса или немного больше на пологом месте гид объявил привал. Шедшая во второй связке женщина из Казахстана повалилась на снег. На вопрос: что с ней, она ответила:

– Забились ноги.

Гид негромко сказал помощнице:

– Первый кандидат на возвращение.

Через полминуты мы увидели, что женщина лежит на снегу без сознания. К ней тут же бросились. Гид проговорил в рацию:

– Группа вызывает МЧС. Группа вызывает МЧС.

Никто ему не отвечал. Гид отправил в лагерь свою вторую помощницу за помощью. В группе было два медика – парень и девушка. Они делали женщине массаж сердца и дышали в рот. Спецназовец из нашей группы (среди нас было несколько военных) сделал ей укол. Мы, остальные, следуя прежним советам, старались не тратить время. Некоторые пили чай. Затем, мы решили с горы несколько раз прокричать: «МЧС». Но нас не слышали. У ледника стояли кунги, в которых находились два спасателя. Но в этот раз их почему-то не было. Кажется, была какая-то пересменка, во время которой никого не оставалось в лагере. Минут через десять или пятнадцать гиду ответил по рации дежурный откуда-то издалека. Гид сказал, что у женщины клиническая смерть, нет пульса. Нужен, наверное, вертолёт. Тут мы поняли, насколько всё серьёзно. Появилась подлая мысль: неужели тур отменят? Подбегали люди из других групп. Среди них были ещё два врача, один из них иностранец, вроде бы, француз, но с нами говорил по-английски. Женщине сделали несколько уколов адреналина. Обложили голову снегом. Дежурный по рации сказал гиду, что группа МЧС выдвинулась к нам. Он просил узнать: есть ли страховка у женщины. Тщательно подбирая слова, он сказал, что если диагноз подтвердится, надо срочно проинформировать, чтобы дальше делом занимались сотрудники МВД. Стоящий рядом с гидом человек из другой группы заорал:

– Да пошёл ты!

Чтобы что-то сделать, я подменил занимавшегося массажем сердца. Мне сказали давить сильно, не боясь сломать рёбра. Но оказалось, что я делаю нажатия не под счёт и меня быстро прогнали. Потом мы выстроили цепочку и бегали поочерёдно, чтобы доставить из лагеря две аптечки.

Из лагеря прибежал врач — уже пятый. Женщине пытались восстановить дыхание с помощью трубы для вентиляции лёгких. Доктор говорил: умница, молодец. И мы подумали было, что дело пошло на лад. Затем доктор сказал:

– Будем констатировать...Давайте попробуем ещё...

Все замолкали, пока они старались услышать сердце. Я увидел, что спецназовец сидит, закрыв глаза и перекрестив указательные и безымянные пальцы.

Врач сказал:

– Будем констатировать.

И стал опрашивать тех, кто первыми оказывали помощь. Потом он стал сильно материться, заметив, что кто-то трогал его аптечку. Затем подошёл к нам и попросил покурить. Ни у кого не было. Он кивнул и отошёл. По рации гида попросили зафиксировать место происшествия на фото и видео. Женщину из Казахстана понесли вниз на принесённых оттуда металлических носилках. Врач шёл за ними, потом свернул к своему лагерю. Наверху цепочки альпинистов снова тянулись к скалам Ленца.

Внизу все ругали МЧС, и говорили: вот, почему у нас самые лучшие врачи, самые лучшие вертолётчики, а выходит вот так. «Ага, – подумал я, – люди лучше учреждений. Кропоткин сказал. Я читал на какой-то стенке».

Гид нам сказал, что никакой вертолёт за час не успел бы прилететь. Все сделали, что могли.

Вертолёт прилетел на другой день утром. Он опустился на ледник передним шасси. Мчсовцы и парни из группы поместили в него носилки и вещи. Вертолёт развернулся над склоном Эльбруса и полетел в Нальчик. Компания оплатила транспортировку тела. Позднее нам сказали: был отёк лёгких.

****
Чтобы рассказ был не такой уж грустный, я лучше расскажу ещё про штурм вершины. В лагере нам объявили, что по этическим причинам тур не будет продолжен. Не все согласились с этим. Один из нашей группы, деловой человек, позвонил руководству компании. Нам объявили новое решение: тур будет продолжен, но поскольку нашим гидам придётся давать показания, а новые их сменят только через два дня, то нам придётся совершить новый акклиматизационный выход, а через двенадцать часов – штурм. При этом прогноз на погоду плохой, и шансов у нас немного. Желающим спуститься компания вернёт половину суммы. Все спорили, доказывая каждый своё. Когда до меня дошла очередь, я сказал, что надо пробовать идти на штурм в день акклиматизационного выхода. А погода будет хорошая. Мне деликатно намекнули, что я недоумок. Вскоре диспозиция поменялась: компания наймёт для нас временного гида на акклиматизационный выход и тогда перед штурмом будет день отдыха. Но многие уже перегорели, и в итоге из шестнадцати человек решили остаться пятеро, в том числе, одна девушка. На другой день после случившегося мы прощались с ребятами. Собственно, благодаря оставленным ими припасам нам и удалось протянуть время в лагере. На штурм я шёл с шоколадными батончиками, которые мне щедро отсыпали.

В тот же день появился временный гид в чудовищно стоптанных ботинках. Похожий на буддистского монаха, дервиша, старого ниндзю или другие существа, которных я никогда не видел. Попутно он подрабатывал портером (грузчиком) и доставил в лагерь груз снизу и тут же отправился назад, чтобы вернуться к нам утром. Он нам сообщил своё кредо: двигаться медленно, но непрерывно. А стремиться к вершине надо, надо каждому найти свою вершину.

На завтра мы с ним дошли до высоты 4700 с хорошим темпом. У нижних скал Ленца мы встретили молодую черноволосую девушку.

– Познакомьтесь с Кариной, покорительницей Эвереста, – представил нас гид.

– Замотали сегодня покорительницу, – сказала она, кивнув на единственного своего экскурсанта. – Знаешь за сколько он поднялся? За пять тридцать!

Чуть выше гид сказал: «Хотите вас немного деморализую?» – и рванул стометровку.

Отличный мужик, в горах сорок лет. Наверняка, мы бы и с ним отлично сходили на вершину. По-моему, он был немного расстроен, когда на другой день выяснилось, что больше с нами не пойдёт. Но мне всё-таки стало казаться, что его стоптанные ботинки — паче гордости.

Возвращение от скал Ленца меня совсем не радовало. Мы поднялись на девятьсот метров. Но это по вертикали, пройти-то пришлось шесть с половиной километров. Во время штурма дистанция будет в два с лишним раза больше. А путь от скал Ленца, как нам объяснили, примерно раза в четыре сложнее из-за недостатка кислорода. А у меня и сейчас-то не было сил. И я повалился в палатку, не зная, как быть дальше. Через несколько часов кто-то дёрнул молнию с заднего входа палатки:

– Немного восстановились? Я ваш новый гид. Давайте, поговорим.

Ему нравилось говорить о своих достижениях, но вскользь: шестьдесят вершин, самая высокая – пик Ленина, увлечение бегом по горам и ледолазанием. Наверх, говорил он, мы пойдём, используя технику медитации от вьетнамского монаха. Будем идти непрерывно, ритмично, молча, давая мыслям течь спокойно и не стремясь к цели.

Он подробно расспросил нас о случившемся. Затем мы узнали, что он – один из собственников компании. В день отдыха перед штурмом он провёл для нас занятия на леднике. Мы учились ходить гималайским шагом (лесенкой) и падать с ледорубом, так чтобы задержать скольжение вниз.

В штурмовом лагере мы провели неделю вместо запланированных пяти дней. У ледника на камнях несколько лагерей, наш, кажется, с наименьшим количеством удобств. Удобства стоят 50 рублей, после посещения этой будки большинство предпочитает всё-таки идти на склон, порядком загаженный. Мусор положено уносить с собой. Можно за деньги сдать его администрации лагеря. Рядом находится гора, только несколько лет назад высвободившаяся из-под ледника. С неё время от времени вниз с шумом скатывается камень.

Погода здесь причудливая. Бывает, соберёмся поболтать в солнечную погоду, вдруг наползает туман, так что еле видим друг друга, затем поднимается ветер, мы расходимся по палаткам, но спать жарко, так как палит солнце, и в конце концов, мы выбираемся из палаток – под дождь.

В лагере много людей – и организованных групп, и дикарей. У кого-то штурм получается удачным, кто-то возвращается, немного не достигнув вершины. Парень из соседней палатки рассказывал с белозубой улыбкой, как нарушает все правила гидов, взбегая наверх без кошек, а вниз просто скатываясь. Пожилой мужчина в четырнадцатый раз ходил на вершину и с восточной через седловину прошёл на западную. Ещё одна группа поднималась на ночёвку к скалам Ленца, чтобы там на жутком ветру разбить палатку – штурмовать вершину из лагеря им было тяжело. 

Мы наслушались много историй. Про ульяновских альпинистов, замёрзших в снежную бурю у скал Ленца. Про учёного, утонувшего в трещине, которая с тех пор называется «профессорской». Про покорительницу Эвереста, которая, справив нужду, зацепилась кошкой за хлястик и упала в кратер. Про парня, который достигнув вершины, вскинул вверх палки, и тут его убило молнией. Нас всё это не особенно пугало. А вот в том, что дойдём до вершины в срок – мы сомневались. Добраться надо было до двенадцати часов дня, после этого погода наверху обычно портится. Мы решили выйти не в час ночи, как планировалось, а в двенадцать.

– Это будет экзамен после всего, – сказал мой сосед по палатке.

Чуваку сорок семь. Экзамен. Надо же.

Легли мы часов в шесть вечера. Никому не спалось. Этот же сосед спросил: сколько времени. Другой ответил: пол-одиннадцатого. Мы встали. Сварили каши. Разлили по термосам чай (воду здесь набирают в стекающих с ледника ручьях). Надели страховочные пояса. Вторая палатка не торопилась. Товарищ пошёл их будить и вернулся смущённый. Оказывается, время он посмотрел на своих часах по Калининграду. И мы встали на час раньше. Мы ещё полежали в снаряжении. Потом вышли с зажжёнными фонариками на лбу. Я задумался: могут ли гамаши на ботинках цеплять друг за друга внутренней стороной? И гид моментально это заметил, и велел переобуть их, так чтобы застёжки смотрели наружу. Тут, как раз подошёл товарищ с моим ледорубом, который был неправильно закреплён на рюкзаке и свалился. Славно, в общем, началось. Второй гид проверил кошки, немного подтянул мне застёжку на одной из них. И мы пошагали.

Мы сделали первый привал у Поворотного камня, рядом с которым лежит колесо от разбившегося вертолёта. К рассвету мы были у скал Ленца. Здесь шедший сзади гид нагнал меня с советом. Я понимаю, что для такого небольшого рассказа четвёртый гид – это уже слишком. Но я тогда был рад любой помощи. Он сказал: 

– У тебя рваный темп. Не старайся догнать идущего впереди. Смотри, ставишь ногу, бедром вытягиваешь вторую. На вдох ставишь первую ногу, на выдох – вторую. Дыхание станет на место само собой.

Мы некоторое время шагали рядом. Потом он пошёл помогать идущему впереди. Мы сняли фонарики и надели снегозащитные маски. Я посмотрел на западную вершину. С неё слетела огромная туча мошкары и полетела в мою сторону. «Вот ещё», – подумал я и отвернулся.

Темп у нас всё-таки получался рваный. Товарищ из Калининграда останавливался. Он марафонец, дайвер, да ещё и вегетарианец. А на Эльбрус идёт с травмированной ногой. Именно он, кстати, предложил выйти не в час, а в двенадцать. Но теперь гид решает отправить его обратно в лагерь в сопровождении второго гида. Товарищ ошеломлён. Уходит, затем пытается вернуться, чтобы идти хотя бы в хвосте. Но главнокомандующий непреклонен. Нас остаётся пятеро с гидом. Он предупреждает: вместе со следующим, кто сойдёт с дистанции, обратно пойдут все. На робкие вопросы: «А вот любопытно просто: сколько там примерно осталось, не подскажете?», он отвечает: долго.

Мы идём в тумане. Почти всё время вверх. Часто гималайским шагом, который раздражает, так как приходится двигаться не по прямой. Всё чаще ноги проваливаются в сугроб, и темп удаётся держать с трудом.

Мне вроде бы неплохо удавалось следовать рекомендациям вьетнамского монаха, но только не в части мыслей. И вдруг я заметил, что у меня нет больше мыслей, а в сознании только ботинки идущего впереди. И мне это не нравится, потому что скоро я, кажется, потеряю сознание. Я снял капюшон, хотя вряд ли это следовало делать. Но лучше простудиться, зато будет посвежее.

Я не понимаю, как гид находит дорогу в таком тумане. На очередной вопрос он неохотно отвечает: остался час — полтора. Я говорю, что, видимо, не смогу пройти час. А мне в ответ: так это же ты собирался дважды в день подниматься на Эльбрус: велкам. Однако мне не кажется, что я жалуюсь. Я просто констатирую: скоро упаду, потеряю сознание, и группа пойдёт вниз. И, пожалуй, некоторых это сейчас даже устроит. Сосед спереди на привалах валится на снег, но, человек военный, встаёт по команде гида. Привалы стали чаще, но длятся по минуте-две, чтобы в мышцах не застоялась молочная кислота.

Гид говорит:

– Да-а, ребята. Мотивации-то у вас никакой. Раскисли. Да, трудно идти, когда видимость – десять метров. А если такая видимость, значит, и давление выше. Но это – Эльбрус. Ладно, давайте поднимемся хотя бы на предвершинное плато, оно рядом.

Подначка, конечно, так себе. Лучше бы напомнил про девчонку, которая тут же идёт и не жалуется. Хорошо. Мы попробуем пройти ещё немного. Из-за тумана мы не видим местных достопримечательностей: «Скалы, которые не приближаются» и «Камень, который не удаляется». На плато я спрашиваю: можем ли мы оставить здесь рюкзаки. Они не особенно тяжёлые: смена одежды да почти выпитая уже вода плюс пристёгнутые ледорубы. Но здесь любой вес ощущается тяжелее. А на нас ботинки по три с половиной килограмма, это не считая кошек. Гид неожиданно соглашается. Мы сбрасываем рюкзаки и идём ещё сколько-то вверх. Я не помню сколько. Вдруг впереди мы видим группу людей, которые кажутся, и не мне одному, раза в полтора выше, чем на самом деле. Это шедшая впереди группа. Нас обнимают и поздравляют, потому что это – вершина. Но гид нам говорит, что это место хотя и принимают за вершину, но настоящая – немного дальше. Мы проходим ещё минут пять и фотографируемся у обелиска-треноги. На часах 10:30. Окрест по-прежнему ничего не видно. Конечно, восхождение все представляли как-то по другому. Почти сразу же мы идём назад. Я зарыдал немного. Иду, реву – под маской никто не увидит. Спускались вниз мы с такой скоростью, что на привале у Ленца гид сказал нам, что мы – симулянты. И знай он, сколько у нас сил – гнал бы нас вперёд ещё не так. Переход к лагерю через трещины в связке занял много времени. А вообще всё длилось шестнадцать часов. Погода была, в общем, хорошая. А вечером лагерь замело снегом.

Рано утром мы двинулись вниз. По дороге несли всякую чушь. Спрашивали, какие ещё вершины надо покорить, чтобы стать «Снежными барсами». Гид говорил, что за одним человеком шерпа несёт даже баллон с кислородом. А другой рядом лезет по отвесной стене. И то, и другое – восхождение. Согласно правилам, мы уступали дорогу группам, идущим наверх. 

****

Обратного билета я заранее не брал. А в Минводах выяснилось, что в поездах и автобусах на ближайшие дни мест нет, полёты продаются почти по цене самолёта – все возвращаются из отпусков. Я с частником доехал до Невинномыска, чтобы сесть в маршрутку до Ростова-на-Дону. Из Ростова-то можно будет уехать куда угодно. Уже затемно в городе Кропоткине вошла контролёр. Я понял, что потерял билет (он просто прилип к влажной поверхности термоса в сумке). И подумал: они будут выяснять, что я его, действительно, покупал. Или высадят меня, так как пассажир обязан предъявить билет. Я не хочу ночевать в городе Кропоткине. Мне вдруг стало страшно. Однако она просто пересчитала нас по головам и вышла. 

****

Я никогда раньше не встречал вместе столько хороших людей, занятых одним делом.

****
Я думаю сейчас: может быть, если выбирать, она бы и хотела, чтобы всё закончилось именно так.