Есть темы, которые всегда будут сопровождаться особенными ощущениями, когда щемит в душе и хочется молчать. И одна из них – Вторая мировая война. Казалось бы, уже сменились поколения, но боль тех лет еще не стала историческим монументом, традицией. А потому пьеса Хольгера Шобера «Черное молоко, или Экскурсия в Освенцим», представленная театром «Малый» в рамках совместного проекта с Гёте-Институтом в Санкт-Петербурге, не может оставить равнодушным.

Страшные пьесы Хольгера Шобера

Австрийский драматург Хольгер Шобер, пишущий пьесы для подростков, находит для своих произведений какой-нибудь острый, вызывающий трюк, погружающий в некое мифологическое пространство, в котором решаются болезненные, злободневные вопросы. Например, в пьесе «Супермен мертв» он обращается к героям комиксов, чтобы показать ад наркомании, в который ввергли себя двое подростков. А в пьесе «Моя мать Медея» историю распада семьи рассказывают двое новичков в школьном классе, оказывающиеся детьми древнегреческих героев Ясона и Медеи. Наконец, «Черное молоко» вдохновляется стихотворением Пауля Целана «Фуга Смерти», в котором нашло отражение автобиографическое  переживание поэтом нацистских концлагерей. Само стихотворение крайне сложно по поэтике, наполнено фольклорными, библейскими мотивами и аллюзиями на немецкую литературу. А пьеса, напротив, на первый взгляд кажется очень простой, нарочито грубоватой по языку и событиям. Шобер позволяет себе спорить с превратившейся в самопародию европейской политкорректностью. И хотя мир пьес Шобера очень жестокий, трагичный, наполненный смертью, в «Черном молоке» вдруг находится место для избавления от неразрешимой, доведенной до высокого градуса ситуации.

Автор верен себе и использует трюк, чтобы погрузить зрителя в свой полуфантастический мир. Он называет главных героев одинаковыми именами, выстраивая на этом совпадении комическую сцену. Томас – немецкий юноша, Томаш – уже зрелый, имеющий дочь-подростка, полицейский в Освенциме.

Война с прошлым

Поляк, свободно изъясняющийся на немецком, не любит немцев, с какой-то ребячливой обидой подозревает в них постоянное затаенное оскорбление, хотя и сам не выбирает уничижительных выражений. Школьник, который из иностранных языков приблизительно знает лишь английский, живет в типичном мире, полном юношеских ограниченных представлений о сексе и национализме. Их встреча могла бы стать впечатляющей притчей о преодолении трагического наследия страшной войны и преступлений против целых народов, о поиске языка для общения – как лингвистической единицы, так и культурной. Все эти предпосылки есть в драматургически виртуозных диалогах: в то время как Томас говорит по-английски, Томаш – по-немецки; полицейский упоминает приметы современного общества потребления и массовой культуры; в своих обвинениях он использует штампы представлений о коммунизме, нацисткой идеологии, несостоятельные  в явных или скрытых оценках Томаса. Но всё это затирается какими-то шаблонно-мелодраматичными мотивами персонажей.

Томаш ненавидит людей и немцев потому, что его бабушку изнасиловал нацистский солдат, охранявший лагерь в Освенциме. Марика, родив дочь, покончила с собой, но вела дневник, в котором наивно и красноречиво рассказала свою историю. А Томас стал аутсайдером потому, что его не замечают родители, и в школе он может общаться только с одним другом, который толкает его к неонацизму. А об Освенциме Томас и вовсе не слышал. И лишь потрясение от экскурсии заставляет его сжечь паспорт – отказаться от своей национальности и языка.

Собственно, главные ужасы геноцида евреев в польском лагере остаются «за кадром». Наверно, зрители должны быть более подготовленными, нежели Томас. А потому на первый план выходит история об изнасиловании, тянущаяся через поколения (Изабелла читает дневник Марики, своей прабабушки и бабушки Томаша, что и придает пьесе ту самую готичность). И юношеский максимализм, который можно рассматривать как трагедию распада личности (Томас, собственно, совершает серьезный поступок, который можно законодательно и общественно осудить). Но почему юноша должен нести кармический долг целого народа (а точнее, Третьего рейха), хотя его личные проблемы лежат лишь в плоскости семейного и школьного воспитания? Всё это выглядит чересчур надуманно и неубедительно. Еще бы зрители могли зависнуть на неопределенной, ироничной нотке, когда Томас и Томаш признаются друг другу, что как представители двух национальностей они довольно «клевые». Но что будет с ними дальше – неизвестно. И вот Шобер предпочел вставить финальную сцену, в которой Изабелла и Томас невинно щебечут – два трудных подростка, нашедших друг друга как в каком-нибудь «лавбургере».

Версия театра

Включение этой пьесы в «Театральный марафон» крайне важен. Театр «Малый» уже работал с драматургией Шобера («Моя мать Медея») и темой нацистских преступлений («Убежище. Дневник Анны Франк»). И новый материал оказался очень близок режиссеру и исполнителям. Показ подарил стройные, насыщенные актерские работы.

В центре внимания Томаш в исполнении Алексея Тимофеева. На одном дыхании, с мудрой легкостью и подвижностью актер нарисовал образ человека, за остроумием которого скрывается трагедия, передающаяся по наследству. Он не агрессивен, все его неполиткорректные высказывания по поводу немцев – давно созревшие, но не высказанные мысли, которые, прозвучав, начинают уже терять озлобленность, оскорбительность. Тимофеев показывает, как, выговариваясь, Томаш расслабляется, насмешливый тон сменяется отеческой проникновенностью к Томасу. Несмотря на то, что с дочерью Изабеллой он по-прежнему не может найти взаимопонимание, с юношей он может избавиться от груза ненависти и потерянности.

Алексей Коршунов в прологе при знакомстве с его героем Томасом держит дистанцию между собой и персонажем, простое повествовательное интонирование. И тем выразительнее контраст, когда мы видим Томаса после посещения Освенцима. Подергивающиеся скулы, взгляд внутрь себя, колоссальное напряжение – и полное молчание, не разжимая губ. Еще до того, как Томас расскажет свою историю, произошедший в нем разрушительный перелом вызывает острое сочувствие. Но Томас не нуждается в заботе. И в беседах с Томашем постепенно начинает собирать себя заново. Юношеская грубость смягчается рассудительностью, возвращением интереса к жизни.

Рядом с брутальными мужчинами, решающими проблемы воспитания и наследственной национальной вражды, два женских персонажа более трогательно соединяют прошлое и настоящее. Марику Марина Вихрова играет как восторженную девушку, с нежными певучими интонациями, которые по мере развития трагической истории, сменяются тихими слезами и ощущением обреченности, лишенном патетики, а от того еще более болевым. А Изабелла в исполнении Кристина Машевской – резкостью и легким высокомерием четко отделяет наивность прошлого от развязности молодежи сегодня. После чтения дневника Изабелла обретает ту легкую застенчивость и светлую улыбку – будто вместе с тяжелой памятью, в будущее передается и надежда, чистота предшествующих поколений.

И режиссер Надежда Алексеева ввела еще одного персонажа. Олег Зверев не только читает ремарки, но и становится вторым голосом Томаша, еще более саркастическим, немного инфернальным. Ровной интонацией, в которой слышна легкая лукавая оценка, он подает ремарки Томасу и Томашу, выступая наравне со зрителями увлеченным свидетелем напряженного диалога.

В версии театра пьеса о глобальном прошлом, которое спустя десятилетия рушит маленькие частные жизни, получилась очень собранной, строгой, предлагающей непростые переживания, продолжающиеся в размышлениях. Несмотря на большое количество уловок, вызывающих оживление у молодой аудитории, произведение гораздо более важно для родителей и педагогов. Ведь именно на них лежит ответственность за то, что постепенно исторические трагедии превращаются лишь в цифры и схемы, а молодежь обрекается на повторение ошибок.

***

Завершилось представление пьес современных драматургов Швейцарии, Австрии и Германии – первая часть двухнедельного «Театрального марафона». Формат действенной читки, когда актеры не выпускают из поля зрения тексты пьес, а сценическое решение строится на упрощенных приемах, все же заставил зрителей думать, что перед ними полноценные спектакли. Действительно, реквизит, выразительный подбор костюмов, декорации из проекций, часто живое музыкальное оформление, а главное – азартные актерские работы, свидетельствуют о масштабном творческом процессе. Но еще важнее, что все пять пьес были направлены на самую сложную, непредсказуемую аудиторию – подростков от 11 до 17 лет. Это время, когда сказки уже кажутся слишком ребячливыми, а серьезная классика в силу небольшого жизненного опыта не открывается во всем богатстве. Это время, когда честность и искренность языка, мыслей, поступков сверстников – героев произведений воспринимается как эпатаж, отступление от норм приличия, когда на темах смерти, секса, поведения родителей и педагогов лежит негласный запрет. И со всем этим театр «Малый» рискнул столкнуть новгородских подростков. То, что за редким исключением показы вызывали аншлаги, а живая реакция выявила как минимум неравнодушие, свидетельствует, что проект удался. Мы всё это время следили за спектаклями:

«Без монет нет конфет» Й. Изермайер
«А рыбы спят?» Й. Рашке
«Чик. Гудбай, Берлин!» В. Херрндорф, Р. Коалль
«Временно недоступен» П. Вюлленвебер

Театр еще подведет итоги своего эксперимента и расскажет о том, какое продолжение он может иметь. А пока наступило время первого международного праздника в рамках «Марафона» - День театра для детей и молодежи, объявленный АССИТЕЖ. Впереди еще одна неделя с мастер-классами, концертом, малой премьерой и культовым спектаклем, который завершит Международный день театра 27 марта.

Фото Ольги Михалёвой и Ольги Щербань