Не/критично: современный танец для детей, обычная история про родителей и НЛО, философия и клоунада в первый день «Царь-Сказки»/Kingfestival

Состоялся ещё только первый день театрального фестиваля «Царь-Сказка»/Kingfestival, а блогер Inner Emigrant (встреча с ним состоится 16 апреля) на своей странице в Фейсбуке задаётся вопросом – как успеть писать о том, что видел. Наши авторы Яна Лебедева и Сергей Козлов об этом не думают. Они пишут, пока свежи впечатления и переживания. Фестивальный проект «Не/критично» на два голоса расскажет о том, что здесь происходит.

Сергей Козлов, театральный критик

Сложно себе представить в девять утра большую лекционную аудиторию. Но театр «Малый» свой фестиваль KINGFESTIVAL решил начать именно так. Специальный проект «Лекторий» открыл кандидат искусствоведения Алексей Гончаренко. Выстрел получился снайперский, потому что программа «Современный театр кукол. Тело, объекты, анимация» – это не рассказ, а показ. А что ещё ранним утром может сильнее взбодрить, чем многообразная палитра фрагментов из европейских и российских спектаклей, где демонстрируются не то что разные системы кукол, а вообще невероятная способность театральных деятелей мыслить иными категориями за пределами бытовой реальности.

В финале прозвучала утомительная для многих сегодня фраза о том, что театр кукол в повседневности часто ассоциируется исключительно с театром для детей. И вообще представление о нем очень традиционное – как о наборе кукол-персонажей, с помощью которых показывается некий сюжет. Но уже давно современное театральное искусство избавилось от этих узких границ жанра и формы. Танец с запрограммированным заводским роботом? Многочасовое выкладывание башен из камней? Иммерсивное блуждание в темноте, когда драматургию выражают выхваченные светом фонарика объекты? На всё – да. И только неизменным остаётся удивление мастерству кукольника. Как он, оставаясь в своём физическом теле, дарит гротескную и завораживающую жизнь одновременно и кукле или объекту. И он же зачастую художник и даже изготовитель своего напарника. На нынешнем фестивале представлены работы двух мастеров, чьи имена вызывают особенный трепет в театральных кругах – Дуда Пайва и Яна Тумина. А потому лекция стала энергичным и будоражащим вхождением в насыщенную программу.

Несмотря на то, что KINGFESTIVAL’и разделяют годы попарно, благодаря его программам складывается ощущение единого пространства, которое меняется не так уж быстро и радикально. Иными словами, можно ещё раз встретиться с тем, к чему прикипел душой. В 2017 году одними из первых фестиваль открывала компания ZebraDans из Стокгольма, которая от вопроса «Как исполнять современный танец для детей?» не оставила никаких сомнений. Искусный contemporary dance уложился в бесхитростный сюжет и заразительное желание танцевать. На этот раз работа хореографов Никласа Валенти и Эвелины Бострём «Близко-близко» оказалась довольно нежной, медитативной, но не менее впечатляющей по адаптации языка современного танца для детского восприятия.

Танцовщики Эвелина Бострём и Элис Нудинг сами как дети. Событийный ряд следует проторенным путём – вхождение в пространство, знакомство друг с другом, включение зрителей в игру, развитие и усложнение техники. Чистые, открытые лица без возраста и гендера, простодушные оценки, использование несколько эксцентричных, комичных поз при общем изяществе и плавности, ноль-характерности движения. В основе танцевального рисунка элементы, найденные с помощью контактной импровизации, и это становится пластическим языком для выражения основной идеи, закреплённой в названии. Спектакль не просто об игре, знакомстве со своим телом и телом другого, но и доверии, которое неизбежно возникает при таком контакте. Маленькие эпизоды выстроены на синхронизации и расхождении движений, композиций. То, что обычно у танцоров является упражнением, в постановке превращено в подвижную игру. В одной из сцен исполнители застывают в позах, а зрителям предлагается их изменить. Из сжатого кулака при прикосновении детского пальчика может развиться необычное движение. У зрителя создается иллюзия, что он не просто учится вслед за артистами свободе и сближению, но и даёт импульс к творчеству. Доверие и соучастие поддержано художником Жасминдой Бланко, которая одела персонажей в неяркие спортивные костюмы, домашнюю одежду. Правда, стоит отметить, что пунктирная интерактивность, возникающая по прихоти авторов сценической композиции, оставляет некоторую проблему восприятия. Если взрослый с готовностью выключает себя из взаимодействия и продолжает наблюдать за танцем, то ребёнку не так просто понять, что именно сейчас от него не требуется повторять или каким-то образом влиять на происходящее.

Третьим участником постановки стал мультиинструменталист Джонатан Эд (тоже в спортивном костюме). С помощью контрабаса, саксофона и звукового микшера он в качестве музыкального сопровождения играет джаз (и немного бита для крошечного включения озорного хип-хопа). Музыка сама по себе сложная, не по-детски глубокая. И для танцовщиков она является то красивым фоном, то озвучанием отдельных жестов, а местами переходит в полное сотрудничество как персонаж. Несмотря на видимые швы от переключений от одного способа взаимодействия к другому, в танце вскрывается музыкальная структура, языком одного искусства проявляется содержательность другого.

Но и без магии не обходится. Центром сценической композиции становится инсталляция из стульев – крупный иррациональный фрагмент, когда движение окончательно утрачивает связь с бытовыми аналогиями. Кажется, что пирамида обозначает некий творческий хаос, в загадочном свете Йохана Сундэна пробуждающая если не мистический трепет, то уж точно открывающая какое-то задверье. Впрочем, ненадолго. Покружив с инсталляцией несколько мгновений, Бострём и Нудинг начинают структурировать хаос ритмами уже упоминавшегося хип-хопа. В ZebraDans любят порядок и предельную ясность. Контемпорари же даёт необходимую степень свободы и телесного контакта, переплавляющего сложные эмоции в естественность движения.

Яна Лебедева, поэт, перформер, руководитель перформанс-группы «Омлет для любимой женщины»

Только первый день, а уже всё, как я люблю, произошло – танец, изящный юмор, сторителлинг, жонглирование ролями, просто жонглирование, немного иммерсивности и доверительный разговор. Четыре спектакля, которые не хочется искусственно подводить к какой-то системе (хотя два контрабаса подряд и вводят в искушение).

«Близко-Близко» от театра Zebradans (Швеция) – очень аккуратный, выдержанный спектакль с вовлечением зрителя (юного – в первую очередь). Танцовщики Эвелина Бострём и Элис Нудинг активно пользуются приемами отзеркаливания, добавляя контактной импровизации, которая, присутствуя в полном объёме, тем не менее, не занимает главную позицию. В центре здесь игра: детская, раскрывающая непосредственность участника и заставляющая зрителя улыбаться.

Помните забавные рисованные ролики «Planet dance», где доступно объясняется суть танца? (Если не смотрели – сделайте это, они короткие). Так вот, прямо в первой части там приводится следующее утверждение: «Используя сложные технологии, чтобы изучить психофизиологические процессы приёма и передачи информации, множество ученых показали, что наблюдение за танцем запускает зеркальные нейроны <….>. Другими словами, когда вы наблюдаете за танцором, эхо его тела появляется внутри вашего. По сути, танец создаёт в вас внутреннего танцора». Именно этот принцип подробно разбирают Эвелина, Элис и даже периодически присоединяющийся к ним музыкант-мультиинструменталист Джонатан Эд: очень, очень хочется танцевать вместе с ними. Благо, они дают такую возможность – хотя и в малой степени: протянуть ладони, выполнить простую связку на координацию – можно.

Полковая музыка, которую так не любила чеховская Каштанка и которая в то же время почти принесла ей цирковую славу, настигла героиню в спектакле театра Mummpitz из Нюрнберга. Спектакль в прямом смысле музыкальный, а текст больше похож на ремарки – чтобы было недвусмысленно ясно. Режиссер Андреа Мария Эрл с рассказом обошлась вполне вольно, убрав всё, что не укладывалось в сценическую фантазию. Да и с тем, что осталось – никаких церемоний. Нет тут саркастической чеховской улыбки, вздыхающего над пьяными парадоксами русского человека. Всё лишь искрометная, беззаботная игра. А если надо, то и грустная. В выборе приёмов Эрл тоже не связала себя какими-либо границами. Есть тут и настойчивый нарратив, и цирковые трюки, и лобовые иллюстрации (в финале Каштанка так и перелезает через зрительские ряды, как заповедано Чеховым). Да и сама идея превратить всю историю в цирк довольно односложная. Другое дело, с какой подробностью и изобретательностью решается каждый эпизод.

Михаэль Шрамм играет сразу Луку и месье Жоржа. Хотите – воспринимайте это как тонкий намёк на наваждение Каштанки, для которой люди различаются лишь своим отношением к ней (а так почти на одно лицо). А можно просто оправдать экономией труппы. Актёр легко меняет парики, костюмы, но оставляет равную дистанцию между собой и персонажами. Зато Сабине Цизер требует к своей Каштанке если не сочувствия, то хотя бы понимания. Она трогательно подносит кулачок к лицу, комично моргает и в пластике напоминает растерянного аутиста. И при этом замечательно играет на кларнете. А мужской уличный бэнд – они же питомцы месье Жоржа – владеют не только контрабасом, гитарой и трубой, а ещё отменным комедийным самочувствием. Находчивость, с которой проигнорирован текст Чехова для того, чтобы перевести простенькие животные трюки в залихватскую клоунаду, пожалуй, составляют главный интерес постановки. Кота Фёдора Тимофеевича исполняет колоритный турок Озгюр Кантар (он же композитор спектакля). Вот уж где изо всех сил сдерживаемый темперамент и пластическая «кошачья» манкость. Джазист Фердинанд Рошер наделяет Ивана Ивановича дурашливой аристократичностью. В том, как он склоняется к своему контрабасу, действительно видится длинная шея и обмякающее птичье тело. А Хавронья в розовой балетной юбочке для жизнерадостного и плотного трубача Габриэля Дремпетика – возможность искупаться в умилительной детской эксцентрике. И пусть по Чехову чёрная свинья была некрасивой. Кроме живой во всех смыслах музыки, инструменты помогают имитировать голоса животных. От скрипов и хрюков до выразительных ансамблевых композиций.

Путь Луки с Каштанкой домой оборачивается жонгляжом бутылками. Доброта месье Жоржа более расчётливая. Режиссёр из фразы о коврике, на котором должна спать собака, сочинила целую репризу: Каштанка пытается поудобнее устроиться на табуретках, но новый хозяин неумолим (да и едой он делится не так уж охотно, а зрители видят очередной клоунский номер с сосисками). На поверку «Каштанка» оказывается далёкой от русской жизни, здесь не так уж важна иррациональная преданность заглавной героини. Но только если мы будем лихорадочно держаться за томик Чехова. На сцене же в это время проходит настоящий праздник сценического мастерства, лёгкость и радость игры, без мыслей о смерти и привязанности, поисках дома и всём таком прочем. Мелодии из этого спектакля будут ещё долго звучать в голове, а в памяти всплывать живые, обаятельные, человеческие лица актёров.

Если «Близко-Близко» почти медитативная история, «Каштанка» – само движение, динамика. Это, безусловно, не пластический театр (хотя героиня и отбивает степ), но действие очень плотное – так, что начисто забываешь про текст и пропускаешь очередную строчку субтитров. Животные – гусь, свинья, кот и, конечно, сама Каштанка – обыгрываются и через музыкальное сопровождение, и через пластику, и через тонкую работу с костюмом. Такое тройное воздействие не может не затронуть – история получается объёмной, трёхмерной и полнозвучной.

«Я Басё» в «Упсала-Цирке» из Санкт-Петербурга вовсе не о цирке. Несколько акробатических и гимнастических трюков смотрятся как ловкие виньетки на общем лирико-философском полотне. Экранная жизнь нескольких хокку Мацуо Басё (видеомэппинг Полины Сыровяткиной) мало что проясняет в визуальном повествовании режиссёра Яны Туминой. Они вступают в непростой, поэтический, полифоничный рассказ наряду с другими элементами.

Некоторый сюжет в спектакле разглядеть можно. Сам Басё (Александр Балсанов), с комичной походкой персонажа традиционного японского театра окружен ребятнёй, которую он всё время чему-то наставляет. Дети резвятся, проказничают, досаждают старику, но способны в ответственный момент выйти и продемонстрировать своё искусство. Сам же Мастер «мятежный ищет бури», сражается то ли со стихиями, то ли со своими внутренними демонами. Он является выразителем режиссёрской мысли о соединении времён и культур, ракурсов и видений. Как в костюмах Анис Кронидовой сочетаются буддийские одежды и щёгольские котелки, в музыке Анатолия Гонье смешаны звучание сякухати, Иоганн Бах и собственные мистические мелодии, так и в визуальном языке спектакля есть пантомима, цирк, манипулирование объектами.

И здесь всё постоянно превращается в нечто другое. Бамбуковые шесты становятся лесом (через который нужно пройти, как через испытание), затем флейтой и даже гарпуном для ловли рыбы. Красные шарики для жонгляжа отражаются на экране вечным символом Японии, сыпется то ли снег, то ли весенний вихрь из лепестков сакуры. И взвивается в буре под колосники Дух – мифологический демон, шекспировский Ариэль, изумительное и пугающее видение в исполнении Алексея Попова. В его пластике и гриме без труда узнаётся эстетика театра DEREVO. Спектакль похож на антологию приёмов и сценических решений, выстроенных по логике смены настроений, ритмов, совершающих некое движение по временам года и частям суток, по абстрактным философским и эстетическим категориям.

Наваждение, торжественный кошмар, чистая детская радость на закате солнца рождаются от стильной, объёмной игры профессиональных исполнителей, азартных подростков и простодушных детей с ментальными расстройствами. Именно последние, даже вписанные в жёсткую, выверенную структуру, одним лишь беззаботным, импульсивным жестом могут растрогать. Такое не изобразить, не сыграть. Но искусство творения доступно всем. Как по волшебству взлетает легкий квадрат ткани над рингом – ученики Басё демонстрируют физическое мастерство, ловкость, смелость. Хотя, конечно, учил он их не только этому. Всех нас, зрителей, тоже.

Не могу не признаться, что еще до начала фестиваля у меня был спектакль, который я любила заочно – «Я Басё». Три года назад в рамках лаборатории Елены Прокопьевой я познакомилась с цирком и его руководителем Ларисой Афанасьевой. С тех пор я бесконечно вдохновляюсь ими, их спектаклями, идеями, которые они продвигают, но прежде всего – их внутренней непрестанной работой.

Инклюзивный спектакль-эксперимент «Я Басё» Яны Туминой – чистая поэзия, где есть свой, особенный ритм, мелодика, смешение лексики. Акробатика чередуется с плавными переходами, музыка – с молчанием. Это большое и трудное путешествие, где, однако, есть время присмотреться и обратить внимание на красоту природы и найти очарование в простых действиях. Что тут говорить? Почитайте историю создания театра, посмотрите интервью с актерами и обязательно посетите Упсала-цирк в Санкт-Петербурге. Это близко-близко и обязательно-обязательно.

Жизнь подростка в Богом забытой провинции ещё та штука. Об этом целый час, развалясь в кресле, рассказывает девушка по имени Пинг. А сочинила и исполнила её при помощи режиссёра Хуста Хорварда актриса и продюсер Эстер де Кёнинг. Оказывается, в Голландии всё так же: родители ссорятся, разводятся, а потом и вовсе без вести пропадают. О том, что делать растерянному ребёнку, они и не задумываются.

Эстер де Кёнинг бесхитростно, без литературных красот, рассказывает трагикомичную историю, которая может быть знакома многим. Рассказывает остроумно, саркастически, время от времени что-то изображая и показывая прямо зрителям. И то ли героиня передразнивает многочисленных персонажей истории, то ли сама актриса для наглядности меняет речевые и пластические маски – в этом не так важно разбираться. Театр рассказчика рассчитан на моментальное доверие и соучастие, что исполнительнице с блеском удаётся. И не только благодаря смеху от незатейливых шуток и шаржей. Пинг, взяв себе прозвище от звука микроволновой печи, когда блюдо готово (так она видит своё второе рождение в инкубаторе после недоношенности), безудержно фантазирует. Абсурдные истории с исчезновениями людей, помощью пришельцам – это её крик о помощи, наивное привлечение внимания взрослых. А те заняты лишь своими переживаниями неудачного брака и деловой несостоятельности. Пинг же хочет иметь даже не полную семью, испытывает потребность быть замеченной, необходимой.

Рефреном через монолог проходит мечта о семейном фургоне мастеров – отца и дочери. Но все важные смысловые узлы актриса делает без нажима, назидательности. Она легко проносится мимо затертых слов о любви, близости, радости, смело вставляет долгие бессюжетные репризы. Хотя активности на сцене много, Эстер де Кёнинг не меняет дерзкого спортивного костюма и лишь однажды смещает кресло, но при этом воображение зрителя не устаёт работать. Получаются некие крючочки, которыми она цепляет недоверчивого подростка. Из проблем, страхов, обид и так складывается болезненная неудобность, а в спектакле этот груз облегчается, со зрителя снимается трагическая тяжесть и многозначительность. Справляться с взрослением на фоне неприглядной действительности можно шутя, сообща. И, подмечая ошибки людей, которые уж ничего не могут исправить в своей жизни, попытаться их избежать.

Завершением дня стал спектакль «Пинг». На сцене ничего лишнего – лампа, кресло, коврик для йоги, ящик с инструментами. И долгий разговор, в котором Эстер де Кёнинг сочетает в себе шесть персонажей (если я не ошиблась в подсчётах). Реалистическая история семьи вкупе с почти детскими историями об инопланетянах. Трогательный, эмоционально насыщенный спектакль, произнесенный как будто на одном выдохе.

Думаю о том, как это трудно – держать внимание зрителя (а целевая аудитория спектакля – подростки) более часа без каких-то особенных инструментов (я сейчас не ящик имею в виду), вспышек и хлопушек. Сама Эстер де Кёнинг одновременно является и автором, и художественным руководителем, и исполнителем – так что эта мультипотенциальность в спектакле – нечто особенное.

Такой вот необычный день получился. Просто космический.

Фото Анны Костецкой, Марины Воробьёвой, портреты авторов: Анна Ващило, Ольга Михалёва