Онлайн-дневник фестиваля «Царь-Сказка»/KINGFESTIVAL: шумим/тоскуем

В кульминационные фестивальные дни наш дневник поёт уже на два голоса. Перформер и поэт Яна Лебедева пытает участников на предмет их творчества и альтернативно рецензирует наиболее знаковые на её взгляд работы. Сергей Козлов движется вслед за афишей.

Отражения/Reflections

БиКаин. БиАвель (Яна Лебедева)

Во время студенческо-филологической юности мы писали курсовую работу, исследующую мифы в современной интерпретации. Была целая серия, в рамках которой писателям предложили выбрать мифологический сюжет и… полная свобода. Мы изучали под микроскопом роман Джанет Уинтерсон «Бремя». Это такой сочный метатекст, в котором своя, биографическая история, вплетенная в широко известный сюжет, становится близкой, ближе, чем греки и римляне вместе взятые. Позвольте начать свой рассказ от печки, с развёрнутой цитаты: «Слой осадочной породы подобен страницам книги, на каждой из которых запечатлена история чьей-то жизни. К сожалению, ни одна из них не закончена. Процесс отложения никогда не идёт равномерно; неизбежно случаются периоды, когда новые слои не формируются или разрушаются уже существующие. Последовательность слоев может измениться, когда вся страта изгибается или перекручивается; а иногда колоссальные силы, таящиеся под земной корой, переворачивают её с ног на голову, как это случается при рождении гор…

Слой осадочной породы подобен страницам раскрытой книги…
На каждой из которых запечатлена история чьей-то жизни…
Ни одна из них не закончена…

Я ХОЧУ РАССКАЗАТЬ ЭТУ ИСТОРИЮ СНОВА».

Компания rodisio и театр TAK тоже рассказывают историю снова, и библейский сюжет оживает в лицах двух мужчин, почти мальчиков, полных хорошей, сочной, здоровой маскулинной энергией, которая передаётся тебе, сидящему на той же сцене, с первой секунды. Поэтому оставаться неподвижным практически невозможно – ты подмигиваешь, топаешь ногой, сжимаешь кулаки. Подстегивает эффектное, агрессивное визуальное сопровождение. Как рассказал мне режиссер спектакля Давид Доро, большинство изображений они с со-режиссером Мануэлой Капече почерпнули в музее Collection de l'Art Brut в Швейцарии. Картины так же, как и спектакль, мешают архаику с современностью. Вторая часть изображений – фото из детского архива самих ребят, что еще больше провоцирует зрителя на доверие. Есть еще третья часть, дикая – в ней леопард пожирает крокодила, здесь всё понятно.

Сюжет мифа облачен в классический брейкданс-баттл. Такое очевидное сравнение, однако, подходит лишь отчасти. Сначала мы знакомимся с каждым танцором по отдельности – и видим в каждом и свое, уникальное, и общее, родственное. Это догвильская история о том, что, в общем-то, любой по отдельности, вне контекста, хорош, слажен, одарён. Баттл начинается невинно, с шалости, игры, которую можно показать сугубо телесно: легкий и задиристый Авель подстегивает Каина, подтрунивает над ним по-доброму, по-братски.

Из реквизита – всего-то ничего: скотч – условная граница, прочерченная между братьями, корона (чуть ли не картонная) – символ победы Авеля в «состязании» (так изящно режиссер избежал обозначения жертвоприношения и внушающего ужас ветхозаветного бога) и бита – орудие убийства. Но сила, с которой Эмануэле и Флориан держат внимание, заставляют смеяться, дышать чаще, замирать от ужаса и восторга - главный инструмент.

Сценическое решение убийства – это, друзья мои, гениально. Тот вздох, взмах битой, слетевшая корона и расстояние между соперниками (бесконтактное убийство, понимаете?) – это то, что заставило сидящую рядом девочку заплакать горько, с придыханием, а меня... в общем, вы поняли.

И тут я снова засомневалась: спектакль заявлен как детский, но столько всего нужно было прочесть, просмотреть, прочувствовать, чтобы суметь так остро пережить этот спектакль. (Хотя, что я говорю, Новгородский театр для детей и молодежи «Малый» силой заставлял меня проживать вполне взрослые эмоции на «Принце и дочери великана»). Как рассказал Флориан, исполнитель роли Авеля, на постановке дети всегда ведут себя очень живо, чутко реагируют на каждый поворот сюжета, кричат «Нет, не убивай его!» А на вопрос, кто им больше понравился, отвечают хором – Авель. По мнению самого Флориана, детям импонирует образ смешливого юного брата, который побеждает в «состязании» и который, конечно, встаёт и идет на поклон после «убийства».

Из короткого, но душевного разговора с ребятами и режиссером самый удивительный для меня факт – то, что спектакль создавался всего месяц (!!!). Впрочем, на вынашивание идеи, разработку концепции ушло ещё два-три месяца. Но что это за сроки, право. Флориан и Эмануэле – бибои, танцующие в одной команде. Оба прошли кастинг компании – и вот, они на гастролях в России, счастливы, сами не верят происходящему. И ещё одно мое удивление: для них этот спектакль стал первым сценическим опытом. По их словам, пластическая часть не была проблемой, они – танцоры с большим опытом, победами в баттлах и чемпионатах. Самым сложным оказалось именно следовать структуре постановки, координировать свои действия, не импровизировать, а исполнять.

На вопрос, не сложно ли играть два спектакля с небольшим перерывом единодушно отвечают: сложно. Спектакль требует огромных физических и эмоциональных затрат, да и время выступлений было непривычным: обычно они играют его по утрам для школьников. Показ на фестивале проходил во второй половине дня. Они уже улетели, а мы, великовозрастные дети, разбежались плакать по углам, немного тоскуя по покидающей нас Италии.

Гром и молнии китайской оперы (Сергей Козлов)

KINGFESTIVAL несет миссию современного театра. Но порой делает подарок ценителям традиционных сценических искусств. Причем одновременно так, чтобы была доля провокации хотя бы в контексте Великого Новгорода. Будто как минимум в Мариинский театр, возбужденная публика стекалась на оперу. Китайскую оперу. Точнее, Юйцзюй оперу из провинции Хэнань с постановкой «Шатёр легкого ветра».

Тот, кто помнил сингапурский театр Toy со спектаклей «Духи», составленным из разновидностей Пекинской оперы, мог ехидно потирать руки. Никаких «К берегам священным Нила» или «Куда, куда вы удалились» здесь услышать не доведётся. Так и просится сравнение, как если бы ценители Пуччини вдруг услышали Пуленка. Да простят нас поклонники традиционного китайского театра, в зале возникло недюжинное напряжение, когда двухчасовое шоу обернулось громким, экспрессивным и экзотическим испытанием.

Правда, анализировать постановку Хэнаньского музыкального театра в обычной системе координат – дело неблагородное и неблагодарное. Скорее всего, чтобы сделать приятное труппе и поделиться с теми, кто не видел, придется опираться на интуитивные впечатления.

Перво-наперво, мы увидели театральные традиции, которым около 500 лет. Конечно, до современной сцены тот средневековый спектакль не дошел. Как только в полной темноте отзвучала увертюра, торжественно открывшийся занавес явил вполне сегодняшнюю сценографию. Мягкие декорации, выполненные на фабричных материалах и с применением технологии печати по ткани, конечно, не главный элемент осовременивания. Наверняка в историю, рассказанную Ли Ксюэтингом, пробралась режиссура, приблизившая традиционные театральные типажи к современному вкусу и темпоритму. В буклете фестиваля заявлены сразу три постановщика – Лю Анг, Лю Шан и Чжан Хуаки.

Тем не менее, даже при наличии звукоусиливающей аппаратуры, световой партитуры, было ощущение, что зритель на столетие-другое таки перенёсся во времени. Знаковая простота и при этом изощрённо сложная техничность каждого элемента спектакля являют собой тщательно законсервированную архаику, культурно-эстетический код, который складывался на национальной почве. Он знаком нам и по европейским традиционным театральным системам, где проявляется закрепление тождества пластического и музыкального жеста с эмоцией. Иными словами, комическая ария отличается от лирической определённым гармоническим строем, даже если слова в разных пьесах различаются. А волнение изображается дрожанием кисти вытянутой руки.

В спектакле исполнители демонстрируют такую уверенность в каждой арии, в каждом танце или этюде пантомимы, что понимаешь – их искусство оттачивается десятилетиями. Но главное открытие в том, что этот театр смотрится не как сувенир, а живое, волнующее искусство. Сюжет «Шатра лёгкого ветра» по трагическому пафосу и конфликту не уступит Еврипиду. А по лихости сюжета – классической мелодраме или Болливуду. Бездетные старики приютили брошенного младенца, который, став высокопоставленным чиновником, отрёкся от них и был наказан ударом молнии. Традиционные красочные костюмы и грим, реалии средневекового Китая только усиливают сопереживание матери, разлучённой с сыном или старикам, проклинающим неблагодарного воспитанника.

Даже если отбросить особую экспрессивность музыкального театра (вкупе с шумовым оформлением диалогов), остается высокий градус сценического существования исполнителей. Он может отпугивать силой на пределе человеческих возможностей, искусной сделанностью. Но стоит понять, что он отшлифован временем и поколениями, для которых это несменяемый ориентир в сценическом искусстве.

Так зачем же смотреть национальный традиционный театр из другого культурного измерения? Для того, чтобы в нашем измерении решить для себя всё те же общечеловеческие морально-нравственные проблемы. И насладиться мастерством вне оценок и трактовок.

Фото Ольги Михалёвой