Мы не нарочно, правда. Видимо, хитрые составители афиши KINFESTIVAL пожалели зрителей и нашли в чередующихся показах наименьшие стрессовые риски, а потому от театра танца и движения фестиваль плавно перешел к показу большой литературы.

Остановись, мгновенье…

Шутки шутками, а Орловский театр для детей и молодежи «Свободное пространство» внезапно показал такой тип спектакля и зашкаливающе высокий уровень художественного мастерства, который, кажется, почти исчез из драматического театра. Режиссёр Александр Михайлов обратился к «Повести о Сонечке» Марины Цветаевой, превратив её поэтично-мемуарную сущность в оглушительно звенящий миф о мире искусства на краю развернувшейся исторической пропасти. Взахлеб пытаясь задержать исчезновение целой эпохи, моноспектакль «Были слезы больше глаз» сам становится уходящей натурой.

doc27425420 444636546

Невероятно одарённая, скульптурно выточенная актриса Валерия Жилина остаётся один на один с нервным, болевым, мученическим цветаевским текстом. Режиссер позволил ей лишь слегка прикрыть артистическую наготу характерностью в передаче диалогов героев. Но это больше даже для того, чтобы зритель не запутался, когда кокетливо дребезжит Сонечка Голлидэй, баском иронизирует Владимир Алексеев, а когда в интонациях античной героини разлетается строфами сама Марина Цветаева.

Несмотря на то, что в спектакле, звучащем как скоростной монолог, минимум сценического движения, актриса использует очень точные пластические средства. Это может быть отзвук из той далекой театральной эпохи первых десятилетий XX века – монументальная поза, почти на котурнах. Или изящные женственностью жесты, поддерживающие, опережающие, углубляющие сплетенные в тугой комок чувства. Даже блестящие в глазах слезы останавливаются за шаг до границы с бытовым миром. Молодое и прекрасное лицо – зеркало для стихийной девочки, зрелой поэтессы и внезапно состарившейся, со стёртыми чертами рассказчицы из 1937 года.

Спектакль соткан из того, что практически невозможно описать. Можно лишь прожить за краткое время краткие жизни людей, которые не просто ушли в историю, они в ней погибли. При этом Белая гвардия, как неумолимый рок вырывающая героев повествования из артистической среды – это мифологическая сила, не имеющая отношения к действительности. Документальная боль Цветаевой растворяется в художественном осмыслении авторами спектакля истории о хрупком мире искусства, сдающемся, рассыпающемся под натиском грубого, несправедливого, варварски жестокого слома эпох. Художник Александра Михайлова отгораживает героиню деревянной стенкой, и на ее эмиграционной нищете видны следы пуль от расстрелов. Но пустая железная кровать, на которую, по-детски поджав ноги, на сентиментальной ноте взберётся Марина – белая, с кованым изголовьем. И символика её серенького рубахи-платья тоже очень проста – вскинув в декламационном жесте руки, она превращается в распятие.

Время странных людей, чувствующих и мыслящих с надрывом, износом, приносящих себя как очистительную жертву, возвращающие античный пафос, а за ним – катарсис, воскресло в спектакле «Были слезы больше глаз». Такое искусство не цепляется за жизнь, не спорит с актуальным и модным. Если оно востребовано творцами, то проложит широкую тропу к зрителю. Когда страдание откликается состраданием – это счастье для художника.

doc27425420 444636538

La boule в гостях у Булгакова

И вновь мы движемся по дороге феноменальных совпадений. Только театр «Свободное пространство» доносил до нас цветаевский голос 1918 года, как на сцене 1925, инспирированный Булгаковым. Спектакль Coeur de chien от экстравагантной команды Le Rugissement de la Libellule из французского Нантера обещает стать самым массивным событием KINGFESTIVAL.

От нежности и поэтичности к сатире и гротеску поворот – не для слабонервных. Тем более, что режиссер Лорен Эрманн по-боевому решила представить на сцене практически весь текст «Собачьего сердца» в трёхчасовой инсценировке. Мужеству и трепетности к булгаковскому слову, пусть и звучащему по-французски, остаётся только аплодировать.

Впрочем, трепетность тут весьма относительна. Да, мы сталкиваемся с вариантом литературного театра, где сценический нарратив по большинству пунктов совпадет с первоисточником. Но взяв на себя главную роль Шарика, Лорен Эрманн превратила его в Шарикову, а дальше понеслось – Зина стала элегантным Зино при костюме и бабочке, Борменталь – Иваной Арнольдовной, а Преображенский – Филиппой Филлиповной Трансфигуровой (чтобы и французам была понятна булгаковская игра). Увидеть в этом травестировании какие-то особенные смыслы не представляется возможным. Просто в команде спектакля есть очаровательные актрисы, которые успешно примерили на себя главные роли (а также множество ансамблево-эпизодических).

doc27425420 444636553

Следуя вдоль текста рассказа, Лорен Эрманн увлеченно придумывает приемы и приспособления, идущие от молодёжного озорства и беззаботности. Перечисление их калейдоскопического многообразия, подсмотренного у разных стилей и техник сценических искусств, уложится примерно в хронометраж постановки. Но есть то, что хочется обязательно отметить.

doc27425420 444636547 Видео, созданное при участии Марии Кардосо. Операция над Шариком придумана в духе немого кинофильма, а вот потоп в квартире – чистый артхауз, с гротесковой жутковатостью, упоительными ритмами и настоящим котиком, который играет наравне с актерами. Кто скажет, что это не Булгаков? Посторонитесь, вы явно переели краковской.

Швондер и компания являются к Трансфигуровой дуэтом в четырех лицах – к плечам прицеплены кукольные головы. В трэш-манере следует череда нелепых пациентов. Художник Мюриэль Эрманн узнаваемо использует всё, что попадается под руку и находит ему определенное и верное место. Булгаков стоя аплодирует.

Но главное – это стремление театра к музыкальности как неизменный творческий метод. Флейта Оливье Омбредана и виолончель Фабио Переса Муньоса творят что-то стилистически неопределяемое, но ритмичное, настроенческое, такое же озорное и профессионально бесшабашное. Православная молитва в момент первой операции – разом и сарказм, и французский оммаж русской духовной культуре. А когда любовная тема Черноусого и Дарьи Петровны превращается в заводную испанскую серенаду, понимаешь, что не зря профессор напевает арию Дон Жуана.

В остальном театральной команде удалось сохранить всё то, что неискушенный зритель мог бы получить прямо из рук Булгакова. Софи Тируфле в роли Филиппы Филипповны, с роскошной хрипотцой в голосе, являет собой осколок богемной интеллигенции. Она не гнушается откровенным шантажом, в меру цинична, но в момент краха научной идеи так по-русски пьёт водку под столом с Борменталь. У Паулы Лизана пышные вьющиеся волосы, ей идут классические платья-миди и ее Ивана Арнольдовна – вчерашняя студентка со страстной южной пластикой, бойкая и резкая при сдержанном и рафинированном профессоре. Даниэлю Альварезу достается много эпизодических ролей, в которых ему практически удается поменять внешность. И дело не только в костюмировании и пластике, он действительно настолько искренне и натурально изображает каждого человечка, что, кажется, трансформируются черты лица.

Кто же симпатичнее удается самой Лорен Эрманн – Шариков или Шарикова? Актриса так самозабвенно трогательна и музыкальна в роли собаки, что наглую девицу неистово желаешь поставить к стенке. И когда справедливость вновь воцаряется в Калабуховском доме, хочется пожать лапу… ой, поцеловать руку автору всего этого хаоса и безумия.

Спектакль прошел при поддержке Муниципалитета Нантера (Франция).

doc27425420 444636556