Игорь Иванович Бобчинский, чиновник из отдела по оказанию консультационной помощи отдела вспомоществования комитета политической аналитики Н-ской области сидел у себя в кабинете, лениво проглядывая новости:

– Слышь-ка, Игорь Иванович, – обратился он к своему коллеге и другу Игорю Ивановичу Добчинскому, – по всему видно, у Бейонсе двойня будет.

Добчинский обратил бледное лицо к коллеге:

– А-вва-ва-ва… – мямля, произнес он некую невнятицу. Но для Игоря Ивановича Бобчинского она была полна смысла:

– Как сняли? – он поднял было руку к голове, чтобы снять шляпу, но вспомнил, что из соображений демократии шляпы носить воспретили, и только зимой можно народную шапку-ушанку. Но только чтоб не белую. Белую – не по чину.

– А-вва-вав… – продолжил свою мысль Добчинский, развивая постулат о том, что как бы и не сняли, а ушел сам, пока, собственно говоря, не сняли. Речь шла о градоначальнике губернского городка. Снятие это волею самого государя-императора означало почетную отставку самого и скоропостижный вылет тех, на кого можно было повесить градоначальниковы грехи. А таковых было немало. Перед глазами Добчинского промелькнула некая унтер-офицерская вдова, которая, находясь на охоте, сама себя подстрелила, к чему градоначальник не имел никакого отношения. Потом еще было дело о дороге, которую разворовали прямо под носом у градоначальника, и другой дороге, на которой вырубали лес и воровали песок не то, что подводами, а прямо-таки поездами. Была совсем уж смутная история про пьяного друга градоначальника, которого за длинный язык сначала посадили в кутузку, а потом назначили заведовать богоугодным заведением для людей творческих, не от мира сего, а потому уж совершенно не приспособленных к жизни… Много всего было.

– Что будем делать, Игорь Иванович? – спросил потерянно Бобчинский.

– Не знаю, Игорь Иванович, – ответил Добчинский ему в тон. – Пишут, что нового уж прислали.

Он поддернул пиджачок натуральной замши, доставшийся ему еще от покойного отца:

– Пересидим. И не таких пересиживали.

– Всенепременно, Игорь Иванович. А как вы, Игорь Иванович, полагаете, не стоит ли нового губернатора-с угостить севрюжкой там, да нашей мадеркой н-ской? Покатать по историческим местам? Показать, как у нас что содержится, в надлежащем ли порядке? Не зря же учредили казенное учреждение по урбанистике.

– Ты, Игорь Иванович, чего не знаешь, так не ври. Севрюжки-то он откушает, а вот все остальное показывать ему пока рановато. Тем более – урбанистику. Ты забыл, кто там сидит на начальстве?

– Экс-капитан Хаврюжкин, а что?

– Да то, что корабль он свой, «Ассоль» – ну, в честь дурочки, что по алым парусам все страдала, потопил, а нам потом пришлось писать, что корабля как бы и не было, а только строился, да случился пожар, все погорело, потому вот так. А на нет и суда нет.

– Это я и вправду, Игорь Иванович, погорячился. А что делать-то?

– Нового встречать всяко будем, а давай-ко старого проводим. В отставку вовсе его не отправят, а вот слыхал я, что направят Антона Антоновича нашего надо всякой скотиной в государстве надзирать.

– А то ж он не надзирал? – недоуменно скривился Бобчинский.

– А народ не скот разве ж? Надзирал и хорошо надзирал, как за борзыми собаками: плодиться понуждал, но жиреть не давал. Оттого народ в разуме был, рад корке хлеба и слова лишнего не мявкнет.

– Государев человек! Большого ума был, Антон Антонович!

– Чего ж был-то? И есть. Он дипломатичности обучен, в высших кругах ого-го, знаешь ли! Одного Владимира уж имеет в петлице, и второй не за горами, а там и еще чего, Андрея дадут, к примеру.

– Не нам чета.

– Да уж, – Игорь Иванович Добчинский пригладил скромную прическу, потрогал зачем-то щетину, с завистью посмотрел на пышные пшеничные усы коллеги и вздохнул:

– Пора. Прислали уж программу проводов.

– И?

– Ну как… Слушать внимательно, кивать, по завершении речи троекратно крикнуть: «Ура!»

– Кому?

– Да Антону Антоновичу же. Чай столько лет кормились его щедротами, никто слова лишнего не сказал, рукой не тронул. Прокурора в глаза не видели.

– Твоя правда, Игорь Иванович. Лучше уж на всякий случай и новому-то самому показать, что ежели он уйдет, то и ему крикнем: «Ура!»

– Всенепременно крикнем. А потом, может, севрюжки, Игорь Иванович?

– Можно и стерлядки, Игорь Иванович. Стык эпох, как говорят – пусть гладенько пройдет…

На вечере в честь проводов градоначальника говорились речи столь прочувствованные, что кто-то даже пустил слезу. Было и троекратное «ура!», и стерлядка, и севрюжка, и бумажки, сунутые в квадратную длань Антона Антоновича «на будущее», «за прошлое», «на дорожку». Все было… И был за окном рассвет, в который Н-ская губерния погружалась как в клюквенный кисель, из которого простому человеку не было выхода. И внутри этого киселя там и сям вспухали пузыри, в которых были заключены слова, адресованные крестьянами и мещанами уходящему веку. И, по странному стечению обстоятельств, чаще всего в них попадалось слово «ура». Но вот парадокс: интонация этого «ура» была такова, что казалось, будто вздох облегчения и счастья исторгся из народной груди.

… Игорь Иванович Добчинский метался на кровати. Под самое утро ему приснился страшный сон: будто стоит он сам, и все чиновничество Н-ска навытяжку в зале дворянского собрания, а некий плюгавенький человечек распахивает дверь и выкрикивает: «Господа, у меня для вас пренеприятное известие – к нам едет ревизор!» И так сделалося ему жутко, что он проснулся. На экране монитора вспугнутыми птицами метались новости. Игорь Иванович сделал глубокий вдох, зажмурился и сел к монитору. И раскрыл глаза.

Фото: actoria.ru